2
Сквозь плотную стену сирени пробилось солнце. Оно располагалось еще совсем низко, но лучи его, как только прикоснулись к Грации, стоявшей у окна, сразу обожгли ее голое плечо и — заметила она — в мгновенье высушили росу на цветах и листьях шиповника. И тогда в глаза бросились некрасивые — грязно-зеленые колючки на ветвях кустарника, обращенные в разные стороны. Несколько нежных лепестков, белых и фиолетовых, только-только, кажется, родившихся, вдруг по-старчески скукожились и стали медленно падать, нехотя покачиваясь в полете.
«Жаркий будет день», — подумала Грация и услыхала злой — пока еще далекий — крик Егорыча. Она отпрянула в тень, в сыроватую прохладу комнаты, непонятно по какой причине застыдившись своей никому не видной наготы. Сегодня этот странного облика пастух почему-то опять заставил ее вспомнить ту самую поездку в Египет, а точнее — лодочника по имени Дади. Он, лодочник, по непонятной Грации причине вдруг связался в ее воображении с Егорычем, хотя они были совершенно н е с о в м е с т и м ы: Дади — двадцатилетний, не старше, Егорычу же — верные пятьдесят. И ничего у них не было общего во внешности: пастух — еще крепкий, почти без седины, но уже начавший сутулиться, а Дади — стройный, словно нильский тростник, из которого-то делается знаменитый папирус.
И все-таки непонятная связь возникла между ними. Слушая крики Егорыча, Грация вспоминала, как Дади непоколебимо стоял на корме лодки и ловко, без усилия менял направление треугольного, сшитого из узких полотнищ паруса. Казалось, это один из прекрасных древнеегипетских богов летит вслед за фелюгой на фоне редко знающего дождь неба в прозрачных и невесомых белых облаках.
Не глядя на лодочника, сопровождавшая их представительница местной туристской фирмы говорила о нем на вполне приличном русском языке: «Он — нубиец, а нубийцы, как известно, самые неутомимые, самые изобретательные и самые нежные партнеры». Мужики — их в фелюге было меньшинство — снисходительно усмехались, а женщины хихикали и смущенно опускали глаза.
Берег, к которому они плыли, приближался медленно, как-то неохотно, долго-долго виднелись лишь верхушки пальм, напоминавших Грации фонтаны на ВДНХ в осенние сумрачные дни, так что у Дади было время покрасоваться на корме во весь свой двухметровый рост. И он выпендривался как мог. На нем была кремовая рубашка-безрукавка и короткая пестрая юбочка, лишь немного прикрывавшая сильные и стройные бедра. Ловя попутный ветер, Дади довольно часто перекладывал румпелем руль, прыгал в лодку, поднимая и погружая в воду выдвижной киль, вновь возвращался на корму и что-то там натягивал или отпускал в такелаже, и тогда его шоколадная, слегка блестевшая от пота бархатистая кожа вспыхивала, гасла и опять вздымалась буграми мышц, и по всему прекрасному телу нубийца пробегала дрожь напряжения, но глаза его при всем том оставались полусонными.
