Я в то время, когда мы гуляли на сопке, уже не мог спросить у Гурова, какого черта он сложил для оставшегося на сверхсрок Сидаша «голландку». Пусть бы, как другие старшины, следил, не смыкая черных очей, Сидаш, чтобы от «буржуйки» не случился пожар. Но Гурова с полгода до конца службы комиссовали из-за давнишней, чуть ли не врожденной, говорили полковые врачи, болезни почек, которую проморгали другие врачи — на призывном пункте. Он уехал на материк, как говорилось у нас, хотя Камчатка — полуостров, а у «голландки» поставили длинный стол со скамьями и стали проводить там теоретические занятия. Печка распространяла мягкое, убаюкивающее тепло, от редкого в нашей солдатской жизни ощущения комфорта сами собой слипались веки. А замполит Миньковский, расстегнув не по уставу крючки и верхние две пуговицы кителя, так что было видно застиранное исподнее, курлыкал, грассируя и не выговаривая половину алфавита: «Диалектический материализм есть учение нашей партии. Диалектическим, — продолжал курлыкать Миньковский, — он называется потому, что…» Почему материализм диалектический, мое поколение усвоило в наилучшем виде: четвертую — самую т е о р е т и ч е с к у ю — главу «Истории партии», написанной, как нам было известно, самим Сталиным, хотя своей фамилии Иосиф Виссарионович на книге из скромности не поставил, изучали на всех уровнях — от фабричного кружка текущей политики до Академии наук СССР. Причем неоднократно, ибо, согласно одной из любимых пословиц вождя: «Повторение — мать учения». (Только спустя много лет я узнал, что у этой пословицы есть продолжение: «…и прибежище лентяев».)
Я ведь не случайно вспомнил о Миньковском, смешном и тщедушном старшем лейтенанте, который, единственный из офицеров, не мог перепрыгнуть через «коня». Этот обтянутый черной кожей гимнастический снаряд командир полка Кавалер установил на плацу и погнал через него все подразделения, начав с музыкантов. Потом прыгал штаб. Редко кто из мордатых, задастых и наевших животы трубачей или барабанщиков смог одолеть препятствие, и подполковник Кавалер, побагровев до того, что, казалось, вот-вот белоснежная подшивка воротничка перережет ему шею, стал срывать с них лычки. Зато на штабистах Кавалер отогрелся душой. Они не перепрыгивали — перелетали «коня». И другие офицеры продемонстрировали отличную физическую подготовку Еще бы! Они знали, что́ больше всего ценит командир, и тренировались на гимнастических снарядах чаще, чем на стрельбище или полигоне. Лишь старлей Миньковский, как-то вяло оттолкнувшись от земли, не достиг и середины черной «спины» снаряда, плюхнулся на самый зад «кобылы» и застыл непрезентабельным воплощением превосходства интеллекта над грубой силой. Миньковский сидел там в грустной задумчивости так долго, что командир полка неожиданно забеспокоился и громовым басом пожалел замполита: «Он, товарищи офицеры, копчик себе отшиб».
