«Я с ним дела иметь не буду, — как-то обратился ко мне Сидаш, окончательно выведенный из себя упорством Гурова. — Я стану требовать с тебя, а ты обязан требовать с него. Понятно?»
Я все понимал, только при том еще знал: требовать чего-нибудь от Гурова было совсем пустым делом. Он родился добровольцем. Для таких людей принуждение горше хрена и редьки вместе взятых.
Я объяснил это Сидашу.
«Про хрен и редьку ничего не знаю и знать не хочу, — сказал он. — Но ты есть городская размазня. И поэтому Гурову будет худо».
Свою угрозу старшина выполнил в тот же вечер. Под каким-то предлогом он заманил Гурова в хозяйственную землянку, вырытую метрах в пятидесяти от казармы, и там вместе с помкомвзвода Гапеенко в кровь избил его.
Перед увольнением в запас мы с Гапеенко сидели в кустах на самой верхушке сопки Любви и пили неразбавленный спирт, закусывая карамелью «подушечки» из размокшей картонной коробки. Накануне здесь, в парке, расположенном у подножия поросшей кустарником и кривобокими березками сопки с таким многообещающим названием, была кровопролитная драка. Пехота шла стеной на моряков, вооружившись пряжками ремней, крепко обмотанных вокруг кулаков. Морячки тоже сражались пряжками. Гапеенко посчитал, что я его спас, вытащив из-под рулевого, который душил нашего помкомвзвода руками, похожими на клешни гигантского краба. Их ремни валялись рядом, в пыли. Я схватил один из ремней — кажется, с якорем на пряжке — и врезал поперек спины матросику. Рулевой — это было ясно по нашивке на его локте — взвыл и оторвался от Гапеенко. К этому времени всеобщая драка поугасла, и они оба — рулевой и помощник командира мотострелкового взвода — молчаливо согласились на ничью. Благодарный Гапеенко спросил меня: «Сержант, а ты бутылку пьешь? Что-то я не видел ни разу, пьешь или нет?» Вопрос мне понравился, я соврал: «Бутылку пью». Вот мы с ним и засели на вершине сопки Любви. Во всей своей красоте и шири нам открывался Петропавловск-Камчатский. Вон Дом офицеров флота. А там консервный завод. А вон театр, где бесконечно идет «Шельменко-денщик». Ресторан «Полярная звезда». Объединенное общежитие пед- и медучилищ, именуемое среди солдат «сплошными нарами». Столовая у КПП, в ней иногда продают в разлив перцовку и нередко бывает пиво. И от края до края видимого нам с Гапеенко океана разлегся порт, куда нас водили на выгрузку неподъемных ящиков со снарядами. Я вспомнил, что Гуров и тут не один раз выручал меня и все отделение — работал за четверых, и спросил у помкомвзвода про расправу в землянке. Гапеенко налил себе с треть стакана неразбавленного спирта, выдохнул, выпил, прослезился и долго, затаив дыхание, выковыривал из размокшей картонной коробки «подушечку». «Ох, — простонал он, закусив, — никого мы так с Сидашом не давили, как твоего Гурова. Поверишь, до сих пор по нему душа болит. А он, сволота, поднялся, утер кровь с соплями и говорит: «Разве так бьют?» А у самого глаза вот до сих пор багровым заплыли. Но не сдается, понимаешь, Брестская крепость! Тогда Сидаш ему отвалил сполна: «Бери, — говорит, — лопату и будешь чистить дорогу от порога казармы до самого ужина». А тогда, понимаешь, долгая-предолгая пурга только кончилась…»
