Наконец трап перестал гудеть и названивать. Кораблик словно вымер. Лишь в радиорубке что-то непрерывно потрескивало, будто в печи горели толстые, смолистые и ломкие ветки кедрача. Мы топили кедрачом «голландку», которую сложил мой подчиненный — рядовой Гуров. В других казармах были «буржуйки», а попросту — большие железные бочки с трубами, раскалявшимися порой до опасной пожаром белизны, у нас — «голландка». Гуров не любил стрелять в мишени — зачем тратить припас, если не по зверю? Он не мог запомнить, как это положено уставом, фамилии прямых начальников — от взводного до командира дивизии включительно. Как мы ржали, когда на вопрос старшины Сидаша: «А кто, рядовой Гуров, у нас командир роты?» — Гуров долго морщил свой белый высокий лоб и наконец бухал: «Генерал Синчилов». Зато какие прочные выходили у него табуретки! И как лихо он колол дрова! Полешки выскакивали из-под его топора ровненькие, аккуратные, одно к одному, будто патроны в рожке нового автомата АК. На учениях Гуров всегда выручал меня, командира отделения станковых гранатометов. Надо было отрыть в вулканическом камчатском грунте по две позиции для каждого гранатомета — основную и запасную. Ребята по очереди падали от усталости и засыпали где придется — в снегу, на солнцепеке, под дождем, а Гуров все долбил и копал. В конце концов, в отделении из штатных семи «штыковых лопат» оставались две — я и Гуров. Меня удерживало на ногах начальственное самолюбие, а Гуров, казалось, не знал предела. Непонятно, как он угадывал, что и мое самолюбие на исходе. «Ты, парень сержант, давай ложись. Отдохни. А я еще маленько поработаю». Когда я просыпался, то видел позиции совершенно готовыми: Гуров даже успевал замаскировать их — снегом или пластами дерна, вырубленного, как и следовало, поодаль, чтобы не демаскировать наше грозное оружие.
Добром Гурова можно было подтолкнуть на любой подвиг. Но никакая сила на него не действовала. Это приводило старшину Сидаша в бешенство. «Гуров, а ну, встать с койки! — орал старшина. — Кто разрешил сидеть на койке? Наряд вне очереди!» — «Слушаюсь, наряд вне очереди», — ворчал Гуров, но с койки не поднимался. «Я твой командир! — втолковывал ему Сидаш, с каждым словом запаляясь все больше. — Ко-ман-дир! Ты обязан по уставу подчиняться мне! Понятно? Иначе я могу применить все, вплоть до оружия, чтобы заставить тебя выполнить приказ. Понятно?»
Гуров щурил на старшину большие васильковые глаза в густых белесых ресницах и кивал: понятно, мол, чего не понять? И тут же выражал сомнение: «Ну, какой ты командир, парень старшина? У командира погоны золотые. Командиры воевали с фашистами, а ты мамкину титьку тогда сосал. Парень ты. Просто парень. И слушать тебя мне совсем неинтересно».
