Линейный крейсер «Михаил Фрунзе» | страница 100

В трубке раздалось ироничное хмыканье.

– Дуче, чтоб ему гореть в аду, все-таки сделал для Греции одно полезное дело. Он стабилизировал наш режим… Как, думаешь, мы проголосовали?

– Ну…

Один грек – поэт. Два грека – торгуются. Три грека – политическая партия. Четыре грека – политическая партия и ее враг… В чрезвычайном кабинете – двенадцать человек.

– …единогласно?

Вновь хмыканье.

– Угадал. Поверь – так же ответит вся страна. Не помер бы Метаксас, и он на предложение сдаться без боя ответил бы: «Нет!» По всем пунктам^>[1].

Теологос, наконец, отвернулся от окна. Чувствовать, что за твоей спиной не только гордый, но маленький народ, но и поддержка великой державы – важно, когда принимаешь решение. Теперь начинается рутина.

– Сколько у нас времени?

Трубка невесело рассмеялась.

– Меньше, чем написано во врученной нам бумажке. Ты думаешь, они стали ждать ответа? Итальянцы лезут через эпирскую границу, пограничная охрана смята. Я и спрашивал – на всякий случай.

– На какой случай?

Телефонный провод не может передать усмешку – но она есть.

– Нас в кабинете ровно дюжина. Вдруг нашелся бы Иуда?

[1] Как и поступил в известной читателю истории.

В мэрии Салоник людно, работа кипит, в сторону моря смотреть некогда. Нужно поднимать на ноги персонал городских больниц, пожарных, полицию… Нужны люди в помощь мэрии: если понадобится разбирать завалы. Нужны люди в порт: если понадобится чинить корабли.

Ничего нет: планов тоже. Метаксисты почему-то считали, что достаточно планов на мобилизационных пунктах… Зря!

Клио приходится все делать с нуля – здесь, в Салониках, а заодно и по всей стране. Премьер-министр сказал, что срок ультиматума истекает через четыре часа – и теперь тяжелые напольные часы в кабинете ее превосходительства министра трудовых ресурсов отсчитывают последние минуты мира.

Уверяют, что в ожидании неприятностей время идет медленней. Врут. Это – если бездельничать, не готовиться, покоряться судьбе… Клио не такая! С детства не умеет -медленно ходить, уступать дорогу, сворачивать с пути. Не любит, когда путь торят за нее: а ну колея будет неглубока? А ну, на обочину выбросит? Один раз поверила, вступила в партию за год до фашистского переворота – а ее, как тысячи рядовых коммунистов, бросили с транспарантами против танковых гусениц. Тогда ее спас любимый. Ценой своего доброго имени и пяти лет разлуки, ценой того, что они стали чужими людьми. Такова цена неверно использованных кем-то секунд.