— А какие могут быть причины для излишнего беспокойства, — невольно поинтересовался Питер, — когда есть масса причин для далеко не лишнего беспокойства?
Данбар отмахнулся от него, как от надоедливой мухи.
— Но, — продолжал Данбар, — как считает мой златоуст-лекарь, этот позлащенный змий, этот двенадцатиликий дракон, который давно уже мог стать экспертом в своем деле, ибо его единственным пациентом был я, или твой покорный слуга, или, во всяком случае, не кто иной, как я, Генри Данбар, — заявил он, бия себя в грудь, — Генри Данбар!
— А разве вы не Генри Данбар, канадский медиамагнат? — спросил Питер, как могло показаться со стороны, сгорая от любопытства. — Один из богатейших в мире людей и, вероятно, самый могущественный в мире?
— Да, да, я самый, или я собственной персоной, по крайней мере, это мое имя! Моя грамматика прихрамывает, поскальзывается на некоторых мыслях, крутится, словно попав в водоворот. Так вот, как считает этот негодяй и предатель, мой личный терапевт, было бы лучше свести мои истерики «к минимуму», чтобы моя свита на них не реагировала или, по крайней мере, не делала вид, что относится к ним слишком серьезно.
— Истерики будут доведены до максимума завтра днем, — возвестил Питер, — когда Ураган Генри понесется по Озерному краю. Невольным зрителям рекомендовано заползти в подвалы или приковать себя к утесам.
Данбар замахал руками, словно разгоняя тучи назойливых мух.
— Я… я… О чем это я? Ах да, после учиненной мной сценки ярости Уилсон остался невозмутим, решив, что это самое разумное. Тем временем я заметил яйцо. Его поверхность была выщерблена и помята, но внутри безделушка сделана из чистого золота и не могла разбиться вдребезги, на что я, пребывая в мрачном настроении, понадеялся. Я подбежал к яйцу и обрушил на сводившую меня с ума игрушку всю безжалостную мощь своей ступни, однако изделие оказалось куда более прочным, чем я думал: яйцо выскользнуло из-под моей подошвы, но я ухитрился схватиться за край камина, чтобы уберечь себя от постыдного падения на пол. Я заметил, как верный Уилсон привстал со стула, но вновь опустился на него. Мимолетный шок сбил волну обуявшей меня ярости, но разбередил мою душу.
— «Я старею, Чарли», — сказал я Уилсону, подобрав с пола сувенирное яйцо и подавив в себе ощущение, которое не покидало меня с момента того глупейшего происшествия в Давосе, — ощущение постоянного страха снова споткнуться и упасть, потерять доверие к своему предательскому телу. «Я больше не хочу нести такую гигантскую ответственность, — сказал я, — а девочки позаботятся обо мне, их хлебом не корми — дай только похлопотать о своем стареньком папочке!»
