Островский толкает дверь в конце коридора и мы оказываемся в просторном, но довольно захламленном помещении с двумя малюсенькими окошками, загибающимся огромным фикусом, большим столом посредине, за которым сидит полная женщина. При виде Алекса она буквально подпрыгивает на месте. Открывает рот чтобы что-то сказать, наверное поприветствовать — но ни звука не издает.
— Что происходит, Мадлен? Разве я тебя поставил управляющей для того чтобы клуб не работал?
Ого! Мадлен, вот это имечко. Надеюсь, псевдоним. Еще сильнее борделем запахло… Выглядываю из-за широкой спины дядюшки чтобы получше рассмотреть даму со странным именем. Кричаще-яркое платье — на крупном орнаменте собраны самые броские цвета: оранжевый, фиолетовый, розовый. Маникюр — длиннющие ногти оранжевого цвета, на ногах тоже. Высоченные каблуки, высоко взбитые пламенно-рыжие волосы, большое колье на шее и серьги из стекляруса, достающие до плеч. Короче, колоритная барышня, которую я бы еще долго внимательно рассматривала, вот только тетка в ответ уставилась на меня. И тоже с большим интересом.
— Новенькая?
— Что? — рявкает в ответ Островский. — Ты это о чем?
— Я про девушку, — тушуется Мадлен.
— Это моя племянница! — так возмущен, аж я на минуту поверила, что и правда ему родней прихожусь.
— Ой, простите Александр Николаевич! Я ж не знала!
— Теперь знаешь. Ты лучше объясни, что значит никто не вышел на работу? Что за саботаж?
— Ленка позвонила сказала что зуб болит, утром. Потом Машка отпросилась… Потом посудомойка Наташа — тоже видите ли зуб!! И уже было ни фига не смешно! Наташке я высказала, слово за слово — уволила. А потом и охрана — Петька с Димкой — не явились охламоны. Те кто пришел… ну ясно было что без повара — он тоже отпросился, но вот ему — верю, он отравился чем-то еще вчера зеленый был… А может его и правда, того? Отравили? — выпучивает глазищи густо намазанные фиолеовыми тенями.
— Понятия не имею! Но ты управляющая и я тебе похоже зря зарплату плачу!
— Я все исправлю! Завтра все будет! Уже на биржу позвонила, на десять порталов объявления дала…
— Хорошо.
С этими словами Островский разворачивается и выходит, я за ним. Идем обратно к машине и я буквально фигею от понимания, что этот лощеный денди на деле получается владельцем захудалого стрип-клуба… это так странно, но отчего то греет мою душу. Значит не все так идеально в его глянцевой жизни.
Какое-то время едем молча. Отвернувшись в противоположную от водителя сторону, вглядываюсь в черные тени, мелькающие за окном. Но спустя полчаса молчание становится совсем уж тягостным. Мне хочется хотя бы спросить, долго ли еще до дома. Я устала, глаза слипаются. Пыталась уснуть в дороге, но не выходило. Вот закон подлости — когда не надо вырубилась моментально, а сейчас дико хочу уснуть и не могу. Наверное поэтому не могу удержаться от колкости:
