- А я на вас, Незабудка, вообще обидеться не могу. Только пожалеть…
- Не смей меня жалеть! Я вовсе не слабая. Вот захочу - и забуду про себя все плохое! Только и всего…
- А я ничего про себя забывать не хочу. И когда страхом трясся, дрожал за свою шкуру - помню. Я вот, признаться, в последних боях больше бояться стал, чем прежде. Или потому, что победа ближе?
- Мой страх наоборот на убыль идет. Привыкла? Или стала к себе безразличная?
- А может оттого, что душа в одиночестве?
Незабудка привстала и всмотрелась в его смутно белевшее лицо. Увидела глубокие глаза с теплинкой и разлетистые черные брови? Или только вообразила себе все. черты лица в темноте? Она долго молчала, возбужденная разговором, который затеял младший сержант.
«Мечты, мечты, где ваша сладость?..» Намечтаешь столько, что в каску не заберешь. Придет ли для меня эта мирная жизнь? А если я с войны калекой приковыляю? Очень прошу, - она все сильнее раздражалась, даже сердилась, - не думай оби мне лучше, чем я есть. Все чувства на войне израсходовала. Даже энзе не осталось…
- А чувства вообще нельзя израсходовать.
- Если дотяну до победы - забуду себя, фронтовую. Забуду, и вся недолга! Натощак буду жить, без памяти.
- А память нам не подчиняется. Над ней не то, что наш «большой хозяин», ноль первый, сам Верховный Главнокомандующий не властен. Ну, как же! Иногда начнешь что-нибудь вспоминать.- никак не вспомнишь. А забыть захочешь - никак того из памяти не выгонишь. Разве я могу хоть на минуту забыть, что меня война обездолила, круглым сиротой сделала?
А чем прилежнее забываешь - те‹м сильнее это прячется в памяти. Какие-то там есть закоулки, тайники, запасные позиции, что ли… Прячется, а прочь из памяти не уходит. Если бы мы своей памятью (распоряжались - никто бы зла не помнил, никто бы от угрызений совести не страдал…
Может быть, темнота придала Незабудке смелости, или ее тронуло душевное расположение соседа, или ее в самом деле мучила совесть, но она ощутила внезапную потребность исповедаться.
- Между прочим, всю зиму в одном блиндаже с майором прожила, - она горько усмехнулась. - Весь медсанбат знал. Как говорится, - она запнулась, а затем с отчаянной решимостью выпалила, обжигая себе губы словами, - замужем не была, без мужа не спала!
Зачем же она говорит о себе в насмешку? Старается как можно больнее себя уязвить? Выставить себя в самом непривлекательном виде? Младший сержант понял: чтобы он не стал ее жалеть. Но он догадывался, он чувствовал, что ее цинизм - деланный, нарочный. Она лишь маскирует неопрятными, грубыми словами свою чувствительность, притворяется бесстыдной, хочет себя унизить.
