(16 января 1895 г.).
«Избирали. Говорили о корректуре Академического словаря, работа над которым после смерти Я. К. Грота была приостановлена и теперь возобновлена А. А. Шахматовым» (18 января 1897 г.).
«Передал Леониду Николаевичу][56] о желании Государя, чтобы в Отделении русского языка и словесности составили новую форму воинской присяги» (21 января 1900 г.).
«Неугомонный А. А. Марков[57] протестовал против бездействия комиссии по пересмотру календаря. Я же намеренно задерживай дело в виду Победоносцева, который, несомненно, не даст ему хода» (3 сентября 1905 г.).
«Вчера, 5 марта, академики Чернышев, Радлов и Ломанский по поручению Общ[его] собрания Академии обратились ко мне с просьбой просить у Государя замены смертной казни другой карой директору музея в Чите Кузнецову. Эта просьба меня и взволновала, и рассердила. Если человек подлежит смертной казни, то, очевидно, виновен, и не академикам за него заступаться. Можем ли мы знать отсюда обвинения и оправдания осужденного?» (6 марта 1906 г.).
«В Пулково собирался под моим председательством Комитет[58]. Очень этого не люблю, сознавал свое невежество в астрономии и полное к ней равнодушие» (4 мая 1908 г.).
В начале Первой мировой войны на Академию обрушились псевдопатриоты с нападками и угрозами за германофильство (61 из 239 академиков носили немецкие фамилии) и особенно за неподчинение постановлению Совета министров об исключении из Академии германских подданных. Лишь после смерти Константина Константиновича, в феврале 1916 года, Академии пришлось выполнить требование власти об изгнании из своих рядов почетных иностранных членов немецкого происхождения.
Когда Константин Николаевич в начале царствования Александра III почти открыто стал жить со своей любовницей Кузнецовой, Константин Константинович, нежно любивший мать, отшатнулся от отца.
«Я не только не вишу всего ужаса своих чувств к родному отцу, но не могу и даже не хочу любить отца» (5 февраля 1883 г.).
Горькие слова сына — лишь минутный порыв под впечатлением страданий уязвленной матери. А вот неприязнь между Александром III и его дядей была непреходящей.
«Мне кажется, эти два человека непримиримо ненавидят друг друга, один другому не захочет уступить» (23 марта 1883 г.).
Отец неохотно каждый раз возвращался в Петербург из Крыма или путешествий по Европе: не только при императорском Дворе, но и во многих великосветских салонах его поджидали унижение и сплетни. Вернее, не унижение, а отсутствие обожания и угодничества, которые окружали его в годы правления старшего брата. Не то что он не мог жить без раболепствования перед ним — ему претило предательство великосветской публики, еще недавно пресмыкавшейся перед полудержавным властелином эпохи Александра II.
