Миртилла ничего не ответила. Чтобы не сглазили любимого, она в первую же ночь путешествия дождалась, пока Феокрит заснул, и трижды плюнула ему на грудь. Теперь, подумала про себя, надо запомнить об асфоделях. Поэт, опустившись на колени, рассматривал какие-то засохшие листья,
— Миртилла, дай-ка нож! — Принялся копать, вытащил огромную, с кулак величиной, луковицу.
— Знаешь что это такое?
— Нет.
— Морской лук. Хорошее лекарство — помнишь, я тебе рассказывал о моем друге, враче Никии? Он у себя в Милете покупал такие луковицы целыми корзинами.
— Ты все знаешь, Феокрит.
— Нет, не всё… Всего ни один мудрец не знает, а я только песнопевец.
— Нет, не только. Ты самый умный, самый хороший человек на свете.
— Есть много умнее и много лучше. Сколько угодно есть, только ты их не знаешь. Когда тебе будет больше лет, поймешь, что я не лучше других. Вот мои песни, я думаю, лучше меня.
— Люди говорят, что они никогда не умрут...
— Не знаю, не знаю... Надеюсь, но не уверен. Никто не знает. Но пока не умрут мои писания, и ты не умрешь, Миртилла. Обещаю тебе. Люди когда-нибудь узнают, как я тебя любил.
Он поцеловал её долгим поцелуем, поднялся с земли, поднял подругу:
— Ну, пойдём, пойдём. Смотры — солнце уже высоко.
Становилось жарко. И Миртилле и Феокриту, успевшим привыкнуть к лесной свободе, хотелось снять гиматии, но нельзя было. Они шли теперь вдоль пшеничных полей, полных жнецов и жниц. Мужчины работали нагими. Коричневые, облитые потом тела блестели на солнце. Словно воины, косцы наступали на желтую стену высокой пшеницы. Вслед за ними женщины в разноцветных хитонах и голые мальчики-подростки быстро вязали снопы и складывали их в суслоны. Укрывшись в тени кустов, молодая флейтистка старательно играла на двойной свирели, увеселяя работающих.
Феокрит вспомнил Сицилию. Там тоже хозяева нанимали сельских гетер, умевших играть на флейте, но жатва считалась работой мужчин. Они и косили, и вязали, и ставили суслоны. Справлялись со всем. Женщины оставались дома. Хотя и горожанин, поэт знал и любил сельские работы. Не забывал о них и в песнях. Его Милон поучал товарищей:
«После к Борею лицом положите вы срезанный колос
Иль на Зефир поверните — скорее так зёрна дозреют.
Вы, что молотите хлеб, пусть глаза ваши днём не сомкнутся!
В эти часы от зерна отпадёт всего легче мякина.
Жаворонок только проснется, жнецы, принимайтесь за дело.»
Проходя мимо поля, Феокрит привычным глазом смотрел на суслоны. Уложили, как следует. Здесь, с севера горы, ветры, наверное, больше с моря и с запада. Колосья смотрят им навстречу.
