Для Миртиллы все еще было ново. Ребенком и подростком работала на земле, а жатву увидела впервые. Ни огороднице, ни гетере не было времени ходить в поле. Присматривалась, жалела усталых, залитых потом людей, особенно женщин. На афинских огородах так тяжело не работали. Поливали рано утром и вечером, когда уже нет солнца. Убирали тоже не в жару.
Путники шли не торопясь. Часто останавливались, подолгу беседовали, сидя на траве. Дважды сворачивали к морю и купались. И поэту и его подруге было жаль, что путешествие кончается.
К Антандру подошли незадолго до полудня. У самого города пересекли большое имение пергамского царя. Здесь уже весь хлеб был убран. Шла молотьба. На токах истомленные зноем рабы гоняли коней и волов, топтавших разложенные по кругу снопы. В неподвижном воздухе висела густая пыль. На залитых потом, облепленных мякиной телах одежды не было, и все-таки погонщики с трудом дышали. От хождения по току кружилась голова. Седовласый сутулый старик вдруг выпустил вожжи, закачался и свалился на землю. Надсмотрщик подбежал, пнул упавшего ногой. Старик вскрикнул, но подняться не смог. Его оттащили в тень.
Миртилла молча взглянула на Феокрита. На глазах у неё выступили слезы. Поэт грустно кивнул головой. Он принимал жизнь такой, как она есть. Есть богатые и сильные, есть бедные и обиженные судьбой. Так было, так, видно, и будет... Но бедных он жалел жалостью доброго человека. Не мог равнодушно смотреть ни на усталого старика-рыболова, с трудом несущего тяжелые сети, ни на вечно клянущего свою долю землекопа, «чья рука загрубела от кирки тяжелой». Не раз поминал их в своих песнях. Этот старик, молотильщик, изнемогший от зноя, тоже не забудется...
Феокрит и Миртилла молча шагали по улицам Антандра. Грустно было обоим.
Вот и маленькая гавань маленького города. Здесь никто не знает загорелых путников, но гиматии у них из очень хорошей материи, да и мешков из мягкой дорогой кожи у бедных людей не бывает. Лодочники сразу обступили пришельцев. Наперебой расхваливали свои суденышки. Много плававший по морям Феокрит выбрал неказистую на вид, но надежную и, должно быть, ходкую лодку. Поэту понравился и канат, умело обвитый вокруг высокого резного носа. Опытного моряка можно узнать по мелочам.
Вдоль северного берега Адрамитского залива шли целый день. Ветер дул с юга — приходилось то лавировать, то браться за вёсла. Управлять сначала ему не разрешал лодочник. Боялся, как бы путешественник не опрокинул лодку. Потом, присмотревшись к его ловким, спорым движениям, понял, что широкоплечий человек с поседевшими висками в море не новичок. Стал уступать ему шкот, а сам только поглядывал, как бы не унесло лодку на берег.
