По совету соседки, тёти Маши Канубриковой, я стал возить
на лошади торф по 150 рублей за возку. Булка хлеба на базаре дошла к тому времени
до ста рублей. Залежи торфа обнаружились рядом с нашей Ленинградской, такого
топлива мы раньше не знали, война надоумила. Возил я с утра до ночи. Пятнадцать
лет мужику, давай, шуруй. Тётя Маша по вечерам заходила, наставляла, чтобы я
следил за лошадью, проверял спину под седёлкой и холку под хомутом, а то отец
вернётся с фронта и даст сыну кнута. Однажды я вёз торф учительнице из 13-й
школы, где будет учиться Лиля. Шли пешком рядом с возом, учительница молчала,
и всё вздыхала, потом сказала, что осталась одна, муж на фронте и нет писем уже
три месяца. Я пытался её успокоить, как взрослый: у меня отец тоже на фронте
почти год и тоже ни одного письма, плохо работает почта, не перешла на военные
рельсы. Довёз я торф на Аларчинскую, помог сгрузить, она подала мне деньги, а я
отказался – мать запретила мне брать деньги с учительницы. Она стала меня
увещевать, корить, но я торопливо сел в телегу и уехал. В другой раз меня надули.
Попросили отвезти покойника, обещали 300 рублей, я до вечера с ними мучился,
потом начались поминки, я сказал про оплату, а они давай меня костерить, у людей
горе, а тебе лишь бы деньги.
Мать выписалась из больницы худенькая, бледная, ходит, за
стенку держится. Платка с головы не снимает, чтобы не видели, что она стриженая.
Пришла бабушка Мария Фёдоровна, принесла кулёк муки в сумке тайком, чтобы
никто ничего не заметил. Мы привыкли, в нашей семье всё делается тайком,
буквальна вся жизнь наша исподтишка. С самого раннего детства помню: если
появлялся милиционер на том конце улицы или некто похожий на уполномоченного
или фининспектора, надо было бросать все забавы и немедленно бежать домой
предупредить. Обязательно во дворе, в доме найдётся что-нибудь такое, что надо
срочно прятать, перетаскивать соседям или перегонять поросёнка, телёнка, курицу,
что-то снимать, передвигать, закрывать, всё моё детство сопровождалось игрой
взрослых в прятки. За всё надо было платить налог. Если резали свинью, детей
выставляли на стрёме во все концы следить, не идёт ли кто, не принюхивается ли,
из чьего двора пахнет палёной щетиной, иначе большой штраф или даже тюрьма.
Мать едва оклемалась, как пожаловал к нам дядя в сталинской
фуражке, с портфелем и в сапогах – фининспектор. Мама сидела во дворе, чистила
