пантопона».
Гадко всё, очень гадко. Почему я ничего этого не знаю? Почему не хочу знать?
Я вообще не туда гляжу. Я в больнице живу, а он в Соре, и всё знает, а я ничего.
Мельтешат мелочи перед глазами, я их отметаю, а он нанизывает, и получается
гирлянда нарушений, ярмо на шею. Я что-то такое замечал, но отбрасывал, а
Дубарев произнес, и стал виден факт. Что ни слово его о больнице, то правда. Люди
делятся на тех, кто пишет доносы и на тех, на кого пишут. Я отношусь ко вторым, и
всё.
«Короче говоря, ты меня понял, Иван. Как советский человек, ты должен нам
помогать. Ты большим человеком будешь, я вижу людей, кто чего стоит, будь
уверен, я двадцать лет в органах. Дашь подписку, возьмёшь себе псевдоним».
Всё, что Дубарев сказал про санчасть, я только сейчас увидел, сопоставил,
сообразил. Зазирная бегает к Вериго, и хирург с ампулами химичит, и Гущин тайком
общается, всё правда, не нужная мне совсем.
«Сразу предупреждаю: не верь слухам, что служить родине и партии позорно,
быть стукачом и всё такое. Так судит преступный, прогнивший элемент, а люди
сознательные всегда нам помогают. Ну, чего молчишь?»
В такой момент человек седеет, стареет прежде времени. Если бы он пистолет
наставил, выло бы легче – стреляй, твоя власть. Но он мне правду говорит и без
грубостей. Прямо я не могу сказать, мол, не хочу, не буду, считаю позорным. Нужна
какая-то уважительная причина. У людей бывалых наверняка есть доводы, но
откуда мне знать, такого опыта у меня нет. А в книгах или в кино совет один – в
ответ на позорное предложение он плюнул ему в лицо. Белогвардейцам плевали,
фашистам и прочим гадам. Плюнуть я не смогу, каюсь.
«Уголовный мир раздувает слухи, будто за сотрудничество с оперчастью бьют
и убивают. Своих помощников мы бережём как зеницу ока. Преступный мир
болтает, чем длиннее язык, тем короче жизнь, но ведь чекиста не запугать, верно я
говорю, Иван? Мы тебя расконвоируем.
Родная моя матушка, растила ты меня, спасала, молилась за меня и гордилась
мной, и вот на что меня сватают.
«Зачёты тебе пойдут день за два, ты хорошо работаешь».
Светлая моя родина, мордуют твоего сына, пионера и комсомольца, надёжного
твоего гражданина. Учился, стремился – и вот где сгодился.
«Ты же толковый врач, у тебя золотые руки. Мы тебя расконвоируем, с
воинской статьёй у нас почти все бесконвойные. Но сначала ты должен доказать
