свою сознательность. Трусливых чекистов не бывает. Ещё Дзержинский говорил:
мы не берём в свои ряды, кого попало».
Вот так. Берут в ряды. И умный пошёл бы, а глупый отказывается. Дубарев не
спеша курил, говорил и сквозь дым посматривал на меня. В моей угрюмой
отчуждённости он видел пустой номер. Голос его леденел, взгляд стекленел, и мне,
как ни странно, становилось легче.
«Я не смогу, гражданин начальник, поверьте! Мое дело лечить больных. Я
этим занят круглые сутки, много читаю, письма пишу. Я закрываю глаза на всё
плохое. У меня своих переживаний через край. Я не вижу у людей того, что вам
нужно. Я не смогу вам помочь».
Дубарев ткнул окурком в железную пепельницу и покрутил из стороны в
сторону, будто вошь поймал и – к ногтю её, к ногтю. Заговорил брезгливо, как с
пустым, никчёмным человеком, заурядным лагерником. Связался с Волгой, дружка
нашёл, а он неисправимый рецидивист, заядлый картёжник, главный заправила
среди воров в законе. Но этого мало.
«Почему вы позволили вражескую сходку в больнице, когда зека Шурупов,
изменник родины, пятьдесят восьмая, исполнял песню, содержащую глумление над
Иосифь Виссарионычем? Почему вы, зека, Щеголихин, не только слушали, но и
записали слова с клеветой на вождя? Вы намеревались распространять её дальше
среди заключённых, используя своё положение врача санчасти». – Я замер,
оцепенел. Как он узнал, если были там все в доску свои? Трое-четверо сидели в
нашей маленькой комнате вечером в больнице. – «Вы показали себя ярым
пособником изменника родины. Чтобы завтра вот здесь, – Дубарев постучал ребром
хлипкой ладони по столу, – всё, что ты записал, от первого слова до последнего,
лежало вот здесь! – Он повысил голос, разозлился всерьез. – Вместе с
объяснительной, с какой целью ты записал и среди кого намеревался
пропагандировать антисоветское клеветническое сочинение».
«Я ничего не записывал», – пробормотал я. Ох, как важно иметь опыт таких
вот хамских встреч, допросов, нажимов и принуждений. Друзья мои далёкие,
студенты-медики, смелые и отважные мои спортсмены, Ветка моя любимая, какой я
беспомощный, разве таким вы знали меня?
Подбери сопли и скажи хоть слово, встряхнись! «Зачем вам новый сотрудник,
гражданин начальник, если вы знаете больше меня? Какая вам от меня польза?»
Дубарев взъярился, снова брякнул по столу костлявой рукой. «Почему не пресекли
