когда его забрали. Начал я с черепа, как положено, хотя мы головы не касались, но
так надо. Делаю круговой распил. Твёрдая, надо сказать, черепная кость, пила идёт
как по железу или саксаулу сухому-пресухому. Над бровями, над ушами, через
затылок делаю аккуратную шапочку, чтобы не повредить мозговые оболочки.
Вставил в распил расширитель и дёргаю – не так-то просто, кое-как оторвал
крышку с хрустом, не успел поймать, и она покатилась по полу, брякая, как черепок
разбитого кувшина – вот тебе первый промах, не мастер. Комсомолец пишет.
Пойдём дальше. Провожу широким ножом от подбородка до лобка, вспарываю
внутренности. Подробности лучше опустить. Печень в норме, селезёнка в норме,
посмотрим, что так с почками. Перед трупом нет той растерянности, как перед
живым, когда видишь кровь, слышишь, как бьётся сердце, ткани пульсируют, жизнь
трепещет в твоих руках. В морге уже ничего не пульсирует, можешь, не спеша всё
рассмотреть. Справа почки не оказалось. Ищу-ищу – нет почки. Либо врождённая
аномалия, либо я по неопытности не туда полез. Обшмонал все внутренности, –
даже следа никакого. Это же позор, не могу найти почку. А хирург меня так
нахваливал.
«Что там у вас?» – Комсомолец переминается с ноги на ногу. Холодно в
морге, карандаш у него в варежке, а мои руки только в резиновых перчатках, но мне
не холодно, у меня цыганский пот на лбу. Диктую: «Правая почка отсутствует».
Комсомолец пишет, и я вижу, как пригнулся к столу и застыл Пульников – он уже
обо всём догадался. Ищу левую почку, нахожу сосудистую культю, я её
собственноручно вчера перевязывал, убеждаюсь – левой почки нет. Культя есть,
надёжная, наша, операционная, ни один шовчик не разошёлся, ни один узел не
развязался, я буду отличным хирургом, но! Большое «но».
Комсомолец замёрз, зубы клацают, ждёт, ну что так у вас ещё? «Левая почка
отсутствует», – говорю я и соображаю: Мулярчик этого бы не сказал. «Левая почка
отсутствует, – повторил за мной Комсомолец. – Разве так бывает?»
Молча вскрываю мочевой пузырь, вместо трёх отверстий вижу два и
соображаю, у парня была врождённая аномалия, он родился с одной, удвоенной
почкой. «Сколько у человека почек?» – спросил Стасулевич. Хирург уже поднялся
на цыпочки, бледный, старый, лицо как из теста. Ему оставалось уже тридцать семь
