— Будущее своё видишь? — спросил я.
— Я вообще никак не могу искупить свою вину? Я могу сделать хоть что-то, чтобы сохранить себе жизнь?
— А что ты разнервничался? Я же представления не имею, что у вас тут происходит. Может, пинком под зад отделаешься. Правда, так я думал до этого момента, пока не увидел, как ты себя ведёшь.
— Вы знаете, что такое наёмный работник? Я — наёмный работник. Многое, что мне приходится делать, не лежит в одной плоскости с моей душой. Я скажу больше! Я занимаю это место специально, чтобы на моё место не усадили настоящего монстра.
— Ладно. Тогда у нас не будет с тобой проблем. Тогда частично ты на моей стороне. Значит, ты расскажешь мне обо всём и покажешь мне здесь всё, чтобы те, кто отдаёт такие неугодные твоей душе приказы, понесли справедливое наказание, если потребуется.
— А кто потом сохранит мне жизнь? Вы сохраните жизнь мне и моей семье?
И тут я стал наблюдать, что этот человек пытается взять ситуацию под свой контроль, что он начинает пытаться манипулировать мной. То такой жалкий и убогий, прикидывающийся несчастным, а то уже чуть ли не на крик переходит, безумство в глазах изображать стал.
Я зеркально изменил позу. Это подействовало на него отрезвляюще.
— Так что по нашему вопросу? — спросил я.
Он уставился на меня поверх очков и молчал.
— Тогда опять смотрим на меня, — сказал я.
Доктор вскочил из кресла и стал пятиться к стене.
— Нет, нет, да… Да, да, да… Нет, да, нет, да, — он стал произносить эти частицы на первый попавшийся музыкальный мотив, пытаясь таким образом противостоять моему гипнозу. В глазах опять стояло безумие.
Я спокойно смотрел на него, вычисляя такт произносимого. А потом я приподнялся, и стал, широко разводя руки, медленно сводить их раз за разом, имитируя хлопанье в ладоши. Сначала невпопад, через несколько секунд в такт произносимого доктором, а ещё через несколько секунд я уже задавал темп. Он не обратил внимания и не заметил, как мотив, под который он отбивал свои «да-да» и «нет-нет», куда-то делся, затерялся внутри, а другая мелодия, как он не старался, не приходила на ум — все они моментом стали далёкими и недосягаемыми, как будто он и не слышал ни разу не одной песни. И чем больше он старался вспомнить хоть какую-то мелодию, тем труднее ему становилось это сделать, а это создавало панику и напрочь отвлекало его от главной идеи — удержаться от гипноза. И этим он становился уязвимый. Я играл. Я то овладевал его сознанием, то отпускал его, давая доктору моментами осознавать своё падение в состояние, от которого он так усилено оборонялся. А когда я вдоволь насладился властью над его сознанием, и его жалкими попытками сохранить его, — целью чего, бесспорно, было ухватить ситуацию под свой контроль, вызвать охрану, упечь меня, куда следует, интересоваться, после, моей участью, если не принимать непосредственного участия в ней вообще, — я запустил технику, от которой, во время моих занятий по гипнозу, в транс погружались даже пьяные и собаки. Когда стало возможным, я произнёс ему внушение:
