Кульминационной точкой гостеприимства миссис Астор стал январский бал, который она давала в своем особняке. Отсюда, кстати, и появилось само название «Четыре сотни». Поскольку ее бальный зал мог вместить четыреста человек, и она, и Макалистер посчитали, что только четыреста человек достойны приглашения на бал. Гости определялись в силу своего происхождения и единообразия манер: для них любое нарушение традиции являлось оскорблением, любые попытки проявить оригинальность казались бесцеремонностью; они предпочитали, чтобы способ их мышления и вкус определялись коллективным мнением касты, к которой они принадлежали. Их личные законы морали были основаны на напыщенных, жестких правилах, заменявших любовь и доброту. Кэролайн Астор восседала на красном бархатном диване, установленном на возвышении, и оглядывала бальный зал. На диване были разложены карточки с именами полудюжины дам, обладавших привилегией сидеть подле нее. Бальный зал освещался массивными канделябрами, тянулся длинный ряд стульев, перевязанных лентами, и играл оркестр на галерее, музыканты были в синих ливреях. У Кэролайн Астор появились пафосные подражатели в других американских городах. Жена одного фабриканта-миллионера Луиз Хилл, сказала, что в Денвере только 68 человек достойны чести быть принятыми у нее дома, а впоследствии она попыталась сделать свой список еще более эксклюзивным, сократив его до «священной цифры 36». Когда один журналист написал, что эти «Четыре сотни» «полностью удовлетворяли свои прихоти, не задумываясь о расходах», один из представителей этой компании ответил, что они «полностью отдаются расходам, не задумываясь об удовольствиях». В своей эксклюзивности, декорациях, чувстве собственного достоинства и фальши Нью-Йорк миссис Астор представлял из себя источник вдохновения для жизни пассажиров первого класса «Титаника».
Возможно ли было, что группа «Четыре сотни» Кэролайн Астор каким-либо образом сдерживала конкуренцию нью-йоркского общества или же наоборот прививало ему несокрушимые стандарты? Кажется маловероятным. «Нью-Йорк — это не то место, — написал в 1874 году лорд Дафферин, когда только появилась группа «Четыре сотни», — куда я бы хотел вернуться. По отдельности люди здесь достаточно приятные, удивительно добрые и воспитанные, но их ревность по отношению друг к другу и взаимные оскорбления невероятны. Каждая американская леди кажется стыдится своей лучшей подруги». В 1906 году, незадолго до смерти Кэролайн Астор, Роджер Фрай описал нью-йоркское общество таким образом, что стало понятно: за 30 лет мало что изменилось к лучшему. «Интриги и ревность превращают общество в хаос. Более того, кажется, что все очень нервно относятся к мнению общественности, и кажется, что храбростью обладают лишь немногие. Беда в том, что ни у кого нет какого-либо реального стандарта. Они так же доверчивы, как и подозрительны, нуждаются в интеллектуальном балласте, чтобы мода и проходящие эмоции не уносили их».
