— Потому что два года назад я стал совершеннолетним. — Денис хохотнул полусонно.
— Ну и что?
— Да ничего. Раздружились.
— Кто был инициатором разрыва? Задремавшая было энергия возродилась в юноше, он нашарил на полу пачку сигарет и зажигалку, закурил.
— Она правда умерла?
— Правда, Денис.
— Вы меня возвращаете к таким далеким временам, полузабытым, полу… — он не докончил, задумавшись.
— Всего два года, Денис.
— Всего? — юноша усмехнулся равнодушно, без горечи. — Она стала знаменитостью, детские игры кончились… само собой. Так было надо ее Ангелу-хранителю.
— Так не охранил! — вырвалось у меня, а недоросль уточнил еще хлеще:
— Схоронил! Помню Дубовый зал, сиживали мы там с Юлькой…
— Она сказала мне, что ее писательская деятельность началась за тем заветным столиком.
— Очень даже может быть. А что?
— Все-таки странно для юной души…
— Вы нас не знаете, — произнес он проникновенно, — мы другие.
— Так утверждает каждое новое поколение. И мы в свое время пижонили.
— Вы пижонили, а мы умираем. Все, Алексей — как вас там… Юрьевич. Уходите.
— Денис, вам плохо?
— Пошел, пошел! — он откинулся на подушку, закрыл глаза. — Входную дверь просто захлопни.
— Захлопну. Но ответь: у вас нет дачи?
— Нет.
— Куда ж Лада Алексеевна сегодня вечером отправилась?
— Не на дачу.
— Но за город она, случается, ездит?
— К своей тетке.
— По какой дороге?
— Не по Белорусской.
— Послушай, Денис!
— Отстань! Кто ты там… сыщик или влюбленный? На твоем месте я бы выбрал младшую. Уборщицу.
«В том лесу белесоватые стволы…»
В городской темноте двора, пронизанной майской свежестью сирени и электрическими просветами, засмотревшись на оранжевое окошко (за которым больная девушка), я столкнулся с прохожим — Тимуром Страстовым. Мы отпрянули друг от друга, как два кота, разве что не зашипев. Первым опомнился фотокор, поздоровавшись со своей душевной предупредительностью — одной из составляющих его успеха. И я буркнул:
— Здравствуйте. Кажется, вас можно поздравить? Или рано еще?
— Поздравить? С чем?
— Вы жених или нет?
— Манюня сказала? — он рассмеялся с нежностью. — Сам не знаю. А вообще-то странно. Я от нее, она мне о вас — ни полслова.
Фотокор говорил непринужденно, я — с выделанной небрежностью, маскируя истинные чувства, уж больно они были некрасивы, «с красными глазами», как выражались древние китайцы.
— А что, Маня секрет выдала?
— Да нет… Что еще она вам сказала? — спросил он после паузы.
— Много чего, разговор у нас получился любопытный.
