— Давайте пока это существо оставим.
Покровский кивнул соболезнующе, как тяжелобольному, в такт шагам. Мы говорили вполголоса, сблизившись лицами над парапетами балконов, и он шагал на месте.
— Алексей, это уж точно глюки, от наркотика у вас быль смешалась с небылью.
— Но кто-то унес и спрятал труп — за это ручаюсь!
— Однако рассудите: зачем преступнику такое проделывать? Ведь убийство можно было на вас свалить, я правильно понимаю?
— Правильно. Поэтому я до сих пор не заявил куда надо. Что было, кстати, первым моим побуждением.
— Благородно, но глупо.
— Ну, тогда мне не до логики было. Я сам не был уверен, что не совершил убийство в беспамятстве.
— А теперь уверены?
— Я размышляю. Во-первых, кто-то подготовил дом для гостей — не Юлия заранее, поскольку свеча была свежа. Во-вторых, она сказала, что этой ночью нас ждут испытания.
— В каком роде?
— К сожалению, я не уточнил. В-третьих, люк погреба. Юла вертелась по комнатам и, полагаю, сама откинула крюк с двери (иначе убийца не вошел бы) и открыла погреб.
— Зачем?
— Она ждала третьего и, наверное, решила сыграть с ним злую шутку. А потом кто-то люк опустил, чтобы я оказался в «могиле». — У меня вырвался нечаянный, отчаянный стон; Покровский положил руку на мою, сжимающую железное перильце. — В момент убийства мне приснился труп, доктор… Так было со мной много лет назад, пахло трупом…
— Алексей! — Он явно испугался. — Вам нужна передышка!
Я помолчал, возвращаясь в реальность. Писательский дом, в котором я теперь имел счастье (несчастье!) проживать, располагался в форме буквы «П» с соединенными стеклянной аркой ножками; внутренний двор в шелестящих вязах разделял две стены; напротив нашей на балкон вышла Тихомирова, почему-то в соломенной шляпе, закурила, глядя в небо. Вот заметила нас, с изящной небрежностью помахала рукой. В этой полной немолодой особе был какой-то шарм, вероятно, обаяние ума и жизненной энергии.
— Платоша! — обратилась она к Покровскому, почти не повышая голоса; шум Москвы доносился снизу глухо, как шум моря. — Я не смогу придти на творческий вечер Бельской в воскресенье, передай старушке мои поздравления и извинения.
— Передам!
— Скажи, что я уехала в Пицунду. Из Литфонда звякнули: горящие путевки.
— Счастливого пути! — прогремел Платоша, заметил вполголоса: — Должно быть, с Юликом отбывают. — И вернулся к жгучей теме: — Какой же вы предполагаете мотив? Любовный?
— Возможно. Ревность, например. Или литературный.
