. Другого бывшего пленного новый «особист» части перестал постоянно вызывать на допросы, пояснив: «А зачем просто так дергать? Работай спокойно, а набедокуришь, вот тогда припомним и старое»
[778]. Соответственно особые органы искали и находили признаки работы на противника в неосторожных высказываниях и действиях бывших пленных
[779].
Во время допроса оказывалось психологическое давление: «почему вы сдались в плен, зная о том, что русский боец (красноармеец) в плен не сдается»[780], «какой же из вас командир, если вы оказались в плену, вы, как командир роты, должны были застрелиться!»[781]. Проверяемых пытались сломать и более грубыми методами: «заваливаются в комнату к следователю три пьяных "чекиста" и орут на меня "А…! Это ты, тот еврей! Да мы тебя сейчас на месте шлепнем, сволочь! Немецкий шпион! Предатель!"»[782].
Об отношении чекистов к пленным на этих примерах следует говорить осторожно. Агрессия и недоверие в определенной мере могли быть напускными, методом, призванным «расколоть» проверяемого. Если на первом допросе Г.Д. Водянского следователь приветствовал его «Садись, предатель Родины! Давай, рассказывай, где, когда и при каких обстоятельствах сдался в плен?!», то в начале их следующей встречи, после проверки сведений, «дружелюбно предложил сесть, однако сразу сурово произнес: "Ты почему родителям не сообщил о том, что жив и здоров?"»[783].
В других случаях жесткий нажим приводил к трагедиям. В спецлагере № 150 на чердаке повесился проверяемый, в предсмертном письме написавший, что умирает «честно» и обвинивший во всем следователя особого отдела[784]. Подобные случаи в ПФЛ чекисты связывали с разоблачением в ходе проверки. Показателен случай неудачной попытки самоубийства, когда после оказания медицинской помощи человека сразу же направили в СМЕРШ — суицид воспринимался как признание своей вины[785].
Примеры вполне человечного взаимодействия проверяющих с проверяемыми встречаются в основном при описании лагерного пространства, в котором, несмотря на замкнутость, «спецконтингент» имел несравненно более широкие возможности для социальных взаимодействий, чем арестованные особорганами на фронте[786]. В ПФЛ люди могли обмениваться информацией и общаться со следователями: «Мой сосед по нарам, земляк, посоветовал напрямую обратиться к следователю капитану Соколову, имевшему репутацию порядочного и справедливого человека. И я, минуя все запреты, подошел к нему, и попросил Соколова взять мое дело на проверку»
