. «Бдительность» Матвеева весьма избирательна
[764], что отличает его от профессионалов
[765], как и подробные характеристики армейских бойцов и командиров.
Третий тип — чекисты-профессионалы, работавшие в органах еще до войны, определявшие групповую идентичность. В их мемуарах постоянно подчеркивается через конфликтные ситуации или решение сложных задач собственный особый статус, возвышающий их над окружающими[766]. Они сознавали, что их работа строится на субъективизме: в мемуарах А.М. Гуськов пишет о таком методе как «чекистская интуиция»[767], откровеннее высказался только Г. Пяткин: «для нас интуиция — инструмент не последний, и часто она меня выручала»[768]. Подробно описывается поиск, разоблачение и допрос шпионов. При разговоре об окружающих внимание сосредоточено на других чекистах, особенно на конфликтах с ними[769].
В связи с существованием этих типов сложно говорить о едином корпоративном отношении к плену и пленным в годы войны. В мемуарах С.А. Ваупшасова неприемлемость плена предстает как специфичная профессиональная норма: «чекисту в плен попадать нельзя»[770]. Однако пропаганда предписывала то же рядовым красноармейцам. И так же, как последние, чекисты попадали в плен. Например, С.И. Солнцев, не выдавший военной тайны под пытками и посмертно представленный за это к званию Героя СССР[771]. Также работники НКВД в плену выживали[772]. «Бывшие в плену или окружении войск противника» чекисты направлялись на работу в колонии и лагеря ГУЛАГа, откуда они стремились уволиться, но не могли сделать этого без санкции НКВД[773]. В апреле 1944 г. приказ НКВД зафиксировал практику «когда отдельные лица, остававшиеся на территории, занятой противником, принимаются на работу в органы НКВД без тщательной специальной проверки» и потребовал проводить подобные кадровые решения только с санкции центра[774]. Таким образом, под вопросом и само существование особой этики плена среди работников госбезопасности.
При определении отношения чекистов к бывшим пленным следует учитывать, что они представляли и чисто профессиональный интерес. Их могли использовать для оперативных действий, например в качестве зафронтовых агентов[775], но чаще пытались уличить в вербовке врагом — за разоблачением крупного шпиона следовало продвижение по карьерной лестнице. Такой факт биографии как «плен» был той самой «зацепкой» [776], которую можно было превратить в следственное дело.
Мелкие «грехи», допустимые для других военнослужащих, были непростительны для бывших военнопленных. Как сказал одному из них работник органов, «если бы на тебе хоть одно пятно было, я бы тебе житья не дал»
