. Также в спецлагерь могла быть направлена оперативная группа СМЕРШа. Кадровую помощь могли оказать и территориальные органы госбезопасности.
Приказ о создании спецлагерей требовал укомплектовать особые отделы «опытными оперативными работниками»[752], но начальник одного из них так описывал своих подчиненных: «прибывший на укомплектование состав в большей своей части только впервые приступил к оперативной работе, а те, кто и работал, были присланы из других органов, где по тем или иным признакам были забракованы»[753].
Проблема нехватки квалифицированных кадров ощущалась не только в ПФЛ. Гигантские кадровые потери в ходе боев и необходимость расширения сети особых органов в армии привели к пополнению рядов чекистов новыми людьми. На 4-м Украинском фронте специальную чекистскую подготовку имели только 16 % работников СМЕРШа, 36 % личного состава было принято в органы уже в ходе войны[754]. Источники пополнения были разнообразны: территориальные и транспортные органы госбезопасности[755], чекисты запаса, армейские командиры и политработники[756], работники ГУЛАГа и других «лагерных», считавшихся непрестижными подразделений НКВД[757].
Корпоративизм чекистов столкнулся с перспективой серьезного размытия. Мировоззрение, потенциально определявшее отношение к плену и пленным, у разных работников госбезопасности в годы войны могло сильно различаться. Выделяются несколько типов чекистов военного времени. Первый — из числа военных командиров, чекист поневоле. О.Г. Ивановский в своих мемуарах отрицает все групповые ценности: почти ничего не сообщает об оперативной работе[758], не в восторге от использования агентуры, не вспоминает про других контрразведчиков и сам не причисляет себя к ним[759], увольняется из органов после войны[760]. «Чекистам поневоле» с ветеранами госбезопасности было не по пути: «Цанава (министр госбезопасности БССР — А.Л.) спросил: "Ты бьешь арестованных? <…> Какой же ты следователь, а еще гвардеец"»[761].
Второй тип — чекист-политрук, призванный из партийных и политорганов. А.И. Матвеев, вспоминая о войне, создает образ «особиста», больше похожего на политработника. Автор относит себя к профессиональной группе («мы, чекисты»), но типичные для нарративов ее членов элементы (передающий свой опыт старший чекист-наставник, допрос шпиона и пр.) обрамляются деталями, подчеркивающими партийную самоидентификацию автора[762]. В начале мемуаров описываются попытки жить среди бойцов и завоевать их доверие, но затем в эвфемистическом виде сообщается и об агентурной работе
