и Славы
[621]. Руководство ГУЛАГа в начале 1946 г. также констатировало, что в фильтрационных лагерях имелись военные, «после пребывания в плену находившиеся в частях Красной Армии, награжденные орденами СССР»
[622]. Волюнтаризм в вопросе о награждении иллюстрирует случай В.М. Бесклубова, которому после проверки вернули два ордена Отечественной войны, но отобрали орден Красной Звезды
[623]. О значении личного фактора говорит и разное время вручения наград после войны: кому-то сразу же после смерти Сталина вручили орден Красной Звезды как награду «за стойкость и мужество, проявленное в немецких лагерях»
[624], а кто-то и в 1970 г. слышал от парткома «Не сердись на меня. Я здесь не причем. У тебя есть заковырка — был в плену!»
[625].
Гражданское население также могло кричать бывшим пленным «Смерть фашистским гадам! Изменники!» и даже бросаться камнями[626]. Однако подобное обращение всегда было дистанционным и анонимным. Даже при случайных контактах реакция могла быть прямо противоположной: «а еще было такое: едут мимо нас люди на базар и везут чего-то съедобное. Видят нас: "Это же бывшие пленные". И тащат нам поесть… даже масло сливочное! В то голодное время!»[627]. Сочувствие могло выражаться и в более серьезных формах. «Населению прилегающих к лагерям районов также через местные органы было оповещено о лагерях и разъяснено что из себя представляет спецконтингент», — отчитывалось командование ПФЛ № 0322, — «дабы избежать случаев помощи со стороны местного населения беглецам (что уже имело место в Бронницком районе и Караблинском районе Рязанской области)»[628].
Важно, что бывшие пленные сохраняли семейные связи — люди искали своих пропавших без вести на фронте родных среди «фильтрантов», отправляя запросы в Верховный Совет и другие органы власти[629]. Жена одного из проверяемых просила перевести своего мужа из ПФЛ № 0318 в Горьковской области в № 0303, близко к месту ее работы, так как «находись он здесь, я могу оказывать ему помощь. Кроме того, его пребывание здесь большая для меня моральная поддержка: на работе, учебе и быту»[630]. Узнав расположение лагеря, родственники приезжали для личных встреч, как разрешенных НКВД, так и «нелегальных»[631]. Конечно, известны и обратные случаи, когда проверяемый повесился после получения письма от изменившей ему жены, в котором та обвинила его в измене Родине[632]. Однако о массовом желании родных увидеть «спецконтингент» говорит то, что разрешение или запрет на свидания с членами семьи было одним из самых действенных способов контроля над проверяемыми со стороны администрации спецлагерей.
