Он постучал в дощатую стенку и крикнул:
— Нюра, поди-ка сюда!..
Кошка терлась о Сережкину ногу, хвост ее от удовольствия тянулся вверх и подрагивал.
— Кы-ыса, — сказал Сережка шепотом и снова поджал губы.
«Не отдадут», — подумал Сережка, увидев молодую женщину, которая вошла в комнату и пристально уставилась на отца.
— Здрасте, — сказал отец вежливо. — Вы не узнали? А я вас узнал. Вы дочка Зинаиды Петровны.
— Не Петровны, — сказал милиционер, — а Васильевны.
— Простите, — сказал отец.
— Ничего, бывает, — сказал милиционер. — Воевали?
— Простите, я не понял вас, — сказал отец.
Но Сережка ответил сам за отца:
— Воевал, конечно.
— Да, да, — сказал отец, — пришлось хлебнуть.
Милиционер кивнул на шрам и спросил:
— Осколком?
— Нет, это блиндаж. Я был в блиндаже, а наверху разорвался снаряд. Двоих убило, а я вот остался. — И отец, сказав это, улыбнулся виновато.
Женщина, которую звали Нюрой, словно спросонья смотрела на отца, но когда отец сказал о себе, глаза ее потеплели и она растерянно всплеснула руками.
— Ох! — сказала она. — Шрам-то вас изменил! Живы, значит… Ох ты господи!
Милиционер, обтирая лицо одеколоном и жмурясь, сказал ей:
— Они за кроватью.
— А что же стоите? — сказала Нюра. — Садитесь… в ногах нету правды… А я сейчас.
«Отдадут», — подумал Сережка и успокоился, представив себе длинную дорогу.
Нюра торопилась и что-то смущенно приговаривала, таская охапками подушки в другую комнату, свертывая одеяло и простыни.
— Вот, пожалуйста, — сказала она. — Вы уж не обижайтесь на нас, что мы на ней спали вот с мужем. Берите, пожалуйста… Это уж точно, ваша кровать. Нужна, так берите. Вот… А мы уж думали — не приедете. Сколько времени прошло.
Отец молчал.
— Берите, пожалуйста, — говорила Нюра, раскрасневшись. — А если хотите, попейте чайку… Угощения никакого нет, но горячего чайку могу поставить. А нет, так пожалуйста…
Муж ее подошел к опустевшей кровати и, выразительно взглянув на Нюру, неторопливо отстегнул ремешок часов, которые были подвешены к спинке.
— Вот теперь пожалуйста, — сказал он и надел часы на руку.
Кровать дребезжала, пока ее по частям выносили на улицу, и Сережке казалось, что она упиралась всеми своими ногами со стертыми колесиками, не желая покидать теплого и уютного жилища. Но ее все-таки уложили на маленькие санки, сверху накрыли огромным двуспальным матрацем, связали накрепко веревками и повезли.
Нюра провожала до калитки, накинув платок на голову, и, когда кровать застряла в узком проходе, помогла приподнять ее на попа, а потом поставить санки на полозья.
