Молчание.
— Ну, а школа как идет? — спрашивает посредник, прихлебывая из стакана.
— Слава богу-с.
— Учит батюшка-то?
— Когда и поучит. Ничего.
— Много учеников?
— Довольно-таки.
— А сколько именно?
— Да так надо сказать… — старшина вопросительно смотрит на писаря. — С пяток никак есть.
— Вовсе мало-с, — отвечает писарь.
— Не так, чтобы оченно много-с, — кивая головой, докладывает старшина.
— Ты за этим наблюдай, — говорит посредник, — чтобы непременно учились. От этого для вас самих же польза будет.
— Известно, польза-с. Типерь который мальчик грамоте знает, и сейчас он это может, например, всякую книжку читать, и что к чему. Очень прикрасно-с.
— Да, вот кабы побольше грамотных было, и пьянства бы меньше. Вместо того, чтобы в кабак идти, он стал бы книжку читать.
— Книжку. Сейчас бы книжку читать. Это верно-с.
— Отчего же это так мало охотников-то учиться?
— А так, надо полагать, по глупости это больше-с.
— Что ж, твое дело им внушить, растолковать.
— Я уж довольно хорошо им внушал и батюшке тоже говорил: вы, говорю, батюшка, глядите, посредник велел, так чтобы нам с вами в ответе не быть.
— А он что?
— Ну, а он, — хорошо, говорит, ступай! У меня вон, говорит, сено-то еще не кошено. Вон он что говорит. Опять и мужички вот тоже из того опасаются, что которых грамотных, слышь, всех угнать в кантонисты хотят.
— Это все вздор. Вы этому не верьте!
— Слушаю-с.
— А что, бумага, которую я намедни прислал, — подписали?
— С-сумляваются-с.
— Вот я тебе покажу, — сумляваются! Какой же ты старшина после этого? Дня через три я назад поеду, так чтобы к тому времени была подписана. Слышишь?
— Слушаю-с, — нетвердо выговаривает старшина.
Посредник начинает потеть и вытирает себе лицо платком.
— А вот я забыл вашей милости доложить: батюшка тут приходил с садовником. У них опять эти пустяки вышли.
— Какие пустяки?
— Из телят. Зашли батюшкины телята к садовнику в огород, садовник их загнал, стало быть это, на двор, запер. Батюшка, значит, сейчас приходят: так и так, как ты мог полковницких телят загонять?
— Каких полковницких телят?
— Да то есть это батюшкиных-то. Он так считает, что, мол, полковник я.
— Да.
— Ну, теперь это теща его выскочила, телят обнаковенно угнали…
— Ну, что же?
— Кто их разберет? Садовник жалится: он, говорит, у меня на шесть целковых обощии помял, а батюшка теперь за бесчестие с него то есть требует пятнадцать, что ли то…
— Пятнадцать целковых, — подтверждает писарь.
— За какое же бесчестие?
