— Да вы видите, что ему это неприятно.
— Так что ж такое?
— Зачем же я буду безо всякой нужды раздражать человека?
— Да, это правда. Ну, так вы со мной по крайней мере спорьте. Я очень люблю, когда вы спорите.
Марья Николавна, однако, не могла удержаться и иногда при муже начинала какой-нибудь разговор, имеющий свойство вызывать жаркие прения. Рязанов в подобных случаях обыкновенно прекращал в самом начале зарождающийся спор каким-нибудь коротким замечанием, против которого возражать было нечего.
Один раз вечером он сидел в своей комнате и собирался идти гулять; вдруг входит Марья Николавна.
— Приходите к нам сейчас.
— Зачем?
— К нам гости приехали, и одна барыня тут есть. Мне очень хочется, чтобы вы ее видели.
— К чему же это нужно?
— Ни к чему не нужно, а так… Ну, я вас прошу.
Рязанов пожал плечами.
— Приходите же!
Марья Николавна подобрала свое платье и побежала в дом.
Рязанов застал гостей на террасе; Марья Николавна разливала чай; рядом с нею сидела дама лет тридцати пяти, с худощавым лицом и немного прищуренными глазами, которые она старалась сделать проницательными. Тут же немного поодаль стоял знакомый Рязанову посредник, Семен Семеныч, и разговаривал с мужем этой дамы. Марья Николавна улыбнулась и познакомила Рязанова с гостями. Он сел к столу. Приезжая дама прищурилась еще больше, но, встретясь глазами с Рязановым, заморгала и начала чесать себе глаз. Посредник в то же время говорил ее мужу:
— Что же мне прикажете делать? Их вон нелегкая угораздила: три года сряду горят. Горят, и кончено. Что же с них взять?
— Да нельзя ли хоть что-нибудь с них получить, — пристал помещик. — Вы в мое положение войдите: мне жену за границу нужно отправлять. Нельзя ли их переселить, что ли?
— Да вы их сколько раз уж переселяли?
— Что ж такое? Ну, два раза. Эка важность!
— Ну, как же вы хотите? Это бесчеловечно. А третий раз переселите, так и вовсе по миру пойдут.
— Да ведь не то, чтобы в самом деле, а нельзя ли по крайней мере хоть припугнуть их переселением?
— Идите чай пить, — позвала их Марья Николавна.
— Нет, вот-с, я вам доложу, Марья Николавна, — говорил посредник, принимая стакан. — Мерси, я без сливок. Досталось мне в участке именьице, — Отрада село, — знаете? Две тысячи недоимки, третий год не платят. Что хотите вот! Предместник мой, Павел Иваныч, бился, бился, так и бросил: ничего сделать не мог. И роту водили и драли их — ничего. А я в три недели взыскал все до последней копейки и пальцем никого не тронул.
