Сказав это, он передал Марье Николавне последние лежавшие на полу книги и вытер себе платком руки.
— Ну, разумеется, не за этим, — быстро заговорил Щетинин, — это ты очень хорошо знаешь сам. Нет; я думал, что вообще твои мнения имеют больше… практического основания.
— И ошибся. Это жаль!
— Нет; совсем не то. Я давно знаю, что мы с тобой в некоторых вещах не сходимся; но именно на эту разность-то в наших взглядах я и рассчитывал. Я думал, что, высказывая свои убеждения, ты мне уяснишь мои собственные.
— Мм… — промычал Рязанов.
— Да, — торопливо перебил его Щетинин. — Давно известна пословица, что du choc des opinions jaillit la verite[46].
— Как ты сказал?
— Я говорю: du choc des opinions jaillit la verite.
— Это не то, что plenus venter non studet libenter[47].
— Нет, не то.
— Не то! Ну, так что же дальше-то?
— Да нет, видишь ли, — не слушая, продолжал Щетинин, — это ведь само собой как-то делается. Я говорю, ты мне возражаешь, таким образом борются два мнения. Согласись, что тогда и выходит какой-нибудь толк, когда борются два противоположные начала: свет и тьма, добро и зло, плюс на минус…
— Дает минус, брат, минус.
— Да! Ну черт с ним! Впрочем, все равно: дело не в сравнении.
— Конечно. Хорошие практики всегда бывают плохие теоретики.
Марья Николавна улыбнулась и села.
— Да. Так вот я и говорю, — несколько недовольным тоном продолжал Щетинин, — нужно только, чтобы спорящие взаимно уважали мнения друг друга.
— Это зачем же?
— Как зачем! Если мы не будем уважать мнений один другого, что же это будет?
— Спор будет.
— Нет, уж это, по-моему, драка.
— И по-моему тоже.
— Стало быть, в этой словесной драке кто кого побьет, тот и прав?
— Тот и прав. Разумеется. Других споров и не бывает.
— Нет, брат, я таких споров не одобряю.
— Ты, стало быть, такие любишь, чтобы оба были правы?
— Нет. По-моему, если спорить, так спорить так, чтобы не оскорблять противника.
— Правило похвальное. Это что говорить. Только я все-таки не понимаю, к чему ты вел всю эту канитель.
— А я хочу сказать, что вообще я замечаю в последнее время какое-то ожесточение во всех, решительно во всех.
— А прежде не замечал? Так это значит, что ты не только во мне, но и вообще разочаровался в людях. Так?
— Да нет; видишь ли, человек я мирный; я люблю людей, и не могу я, ну, просто не могу смотреть на них как на врагов, против которых надо ежеминутно принимать предосторожности, ежеминутно ждать подкопов… не могу я этого. Ну, что ты хочешь, вот — не могу, да и все.
