— Что это вы тут делаете?
— Тризну справляем, — ответил Рязанов, нагибаясь над книгами.
— Вот что! А я вот с живыми-то никак не справлюсь, — говорил он, отпирая письменный стол.
— С живыми труднее, — заметил Рязанов.
— Просто беда. Отпросились в город на ярмарку, да вот другой день не являются. Одного милого человека приказчик послал за покупками (тоже и приказчик хорош!)… Знает, что пьющий человек, нет: дал ему денег, а он вот сейчас только вернулся, пьяный-распьяный; ну и, разумеется, ни денег, ни покупок. Черт его знает, где он там шлялся. Поди, вон, добейся от него: он лыка не вяжет. Что это за гадость, — говорил Щетинин, роясь в столе.
— Ну, как же теперь быть? — спросил Рязанов.
— Да! Как быть? Нет, скажи-ка ты теперь, как быть? Ты вот все говоришь…
— Что я говорю?
— Да вот, что там взыскивать не нужно, то да се.
— То да се, положим, что я мог сказать: а когда же я тебе говорил, что взыскивать не нужно?
— Ну, да, разумеется, — неохотно ответил Щетинин.
— Когда же это было?
— Да что тут — когда? Вообще…
— Нет, послушай, скажи, пожалуйста, зачем ты вообще делаешь на меня ложные показания? Ведь тут, брат, свидетели есть: Марья Николавна налицо.
— Вот еще нашел свидетеля, — полушутя ответил Щетинин.
Марья Николавна, в это время уставлявшая книги, вдруг оглянулась, опустила руку, пристально посмотрела на мужа, но, ничего не сказав, опять принялась за книги. Щетинин не заметил этого движения, он повернулся на стуле лицом к Рязанову и продолжал:
— Нет, вот скажи-ка в самом деле: что тут делать, как поступить?
— Это с милым человеком-то?
— Да, с милым человеком. Вот ему доверили деньги, а он их пропил.
— Да ведь я тебе, кажется, говорил уж один раз?
— Ты говорил там, к становому…[45] это что!
— Как, это что? Стало быть, ты находишь законное возмездие неудовлетворительным?
— Нахожу.
— Ну, так сам выдумай какое-нибудь. Что же ты меня-то спрашиваешь?
— Я хочу знать твое мнение.
— Оно тебе ни на что не нужно. Дело идет о том, как отомстить человеку за личную обиду, так зачем же тут еще посторонние советы? Ведь ты ему доверял, он твоего доверия не оправдал, ты обижен, а не я. Я к нему ничего не чувствую. Хоть бы он тебя самого, со всей твоей усадьбой, со всеми угодьями и с пустошами пропил, — мне какое дело?
— Ты представь себя на моем месте.
— Да я и представлять не хочу. На что это нужно? Я никогда в таком положении не буду, а если бы и могло это случиться, так почем я знаю, как бы я тогда поступил! Я, может быть, этого милого человека на кол бы посадил, а может, ограничился бы тем, что вышиб бы ему только два зуба, а может быть, еще сто рублей награждения дал бы ему за это.
