— Какие мужики? Они там, на крыльце.
— А как же сословия-то?
— Ну, вот еще, сословия!
— Зачем же вы наврали?
— Кто тебе наврал? Вон, гляди, видишь: Лаков сидит. Что же тебе еще?
На диване действительно сидел купец с красным носом и бессмысленно водил глазами.
— Да, он, скотина, и теперь уж пьян. Лаков, что, брат, ты уж успел?
— Успел, — кивая головой и улыбаясь, отвечал купец.
— Экое животное!
— Нельзя… ярмарка.
Из буфета выглядывал другой купец и, стоя в дверях, подобострастно кланялся, не решаясь войти в залу.
— А! и ты здесь, чертова перечница! Что ж ты сюда нейдешь?
— Он не смеет.
— Я не смею-с.
— Ну, хорошо, братец; стой там, стой! Мы тебя после обеда посвятим.
— Посвятим, посвятим…
Купец кланялся.
Подали суп. Стали садиться за стол. Купец Лаков тоже взялся за стул.
— Что ж, господа: мне-то можно?
— Садись, чучело, садись, ничего.
Купец сел.
— Эй, половой, подай графин водки!
— За стол водку не подают, что ты! Разве здесь кабак? — говорили купцу соседи.
— Ну, шампанского! Черт-те дери!
— Много ли-с?
— Полбутылки.
— Эх ты! Полбутылки! Мужик! Где ты сидишь, вспомни!
— Что ж такое? Ну, мы полдюжину спросим. Подай полдюжины.
— Слушаю-с.
— Да закусить чего-нибудь солененького. Проворней! Эх, в рот-те шило…
— Лаков, веди себя скромней, — кричали ему с другого конца.
— Я и так скромно.
— Господа, слышали в Саратове какой случай был?
— Какой?
— Поджигателей поймали. Теперь там такое дело… оказывается, что тут замешаны разные лица…[40]
— Эка штука! У нас мужики двоих поймали; взяли, дурачье, и отпустили.
— А что, позвольте вас спросить, — спросил Рязанова его сосед, уездный учитель, — телеграмму посылать будут?
— Я не знаю.
— Что он такое говорит?
— Я говорю-с насчет телеграммы.
— Какой телеграммы?
— То есть от всех сословий, вот теперь во время обеда. Разве не будут?
— Нет; телеграммы не будет, а вот речь Петр Михайлович произнесет — на латинском языке.
— Ах, в самом деле! Петя, — кричал один посредник, — речь, брат, непременно сегодня речь!
— Уж это после обеда, — отвечал Петя.
— Нет, он на прошлой неделе, — мы с ним на охоте были, — уморил: собрал мужиков и им латинскую речь сказал.
— Ха, ха, ха!
После супа захлопали пробки и стали разносить шампанское.
— Господа, за соединение сословий! Лаков, слышь, чучело?
— А, дуй вас горой!
— Ха, ха, ха! Однако ты, чертов сын, не ругайся!..
— «Устюшкина мать собиралась умирать…» — затянул Лаков.
— Этих свиней никогда не надо пускать, — рассуждали дворяне. — Вот посадили его за стол, а он и ноги на стол.
