Никогда прежде не было в столовой столько шума и такого однообразного меню. Даже Манаев, выяснив наконец причину суматохи, распорядился подать в центральную рубку себе и первому штурману Вадиму Аркадьевичу Шумскому по две порции, с бульоном.
— Ну, как пельмени? — подтолкнул локтем под бок Николай сидевшую с ним за одним столиком Штапову.
Нина слегка поперхнулась.
— Никак ты не обойдешься без этих...
— Штучек,— закончил за нее Никишин.
— Вот именно. Чего тебе?
— Я спрашиваю, как тебе пельмени? — загадочно улыбаясь, повторил вопрос Николай.
— Ах, вот ты о чем? — уловив потаенный смысл его вопроса, улыбнулась Штапова.— Вот сколько я не наблюдаю за тобой, никак не пойму: то ли ты врожденный гений-психолог, то ли просто балаболка.
— Просто балаболка,— притворно вздохнул Никишин.
— Тогда почему все твои проделки, в том числе и этот концерт, так кстати?
— Какой концерт? — глаза геолога выражали почти детскую невинность.
— Не прикидывайся, артист.
— Ах, ты об этом? Пошутить нельзя, что ли? Надо же размяться после физической нагрузки.
— Почему-то твои шутки достигают восьмибалльного шторма. Но сегодня ты превзошел себя.
— Нина.
— А...
— У тебя глаза красивые.
— Ты серьезно?
— Вполне. Выходи за меня замуж.
— Иди ты! — внезапно рассердилась Нина и, подхватив свою тарелку, пересела за соседний столик.— Фрукт! Все-таки я психолог по образованию, не забывай!
Никишин недоуменно пожал плечами.
— Ниночка, я на полном серьезе.
— Иди, иди. Я подаю по средам.
К столу Штаповой подошел инженер-конструктор с тарелкой в руке.
— Мм...— дожевывая пельмени, промычал он.
— Что, Леон Гафизович?
— Мне показалось, вы меня звали, Ниночка.
— Вам действительно показалось.
— Но я слыхал свою фамилию — Фрухт, а слух у меня пока хороший.
Соседние столики грохнули от смеха.
— Садитесь, Леон Гафизович,— пригласила, улыбаясь, Штапова.— Нельзя же есть стоя.
— Так я вам все-таки нужен? — обрадовался конструктор.
— Именно, Леон Гафизович. Не смогли бы вы сделать мне миниатюрный интонометр.
— Простите, Ниночка, не понял. Что вам хотелось бы получить?
— Интонометр,— глядя на Никишина, раздельно проговорила Штапова.— Прибор для различения интонаций и их оттенков. Чтобы уловить хорошо скрытую иронию или, допустим, неправду.
— Что вы говорите, Ниночка,— всплеснул руками Фрухт.— Неужели в наше время могут быть такие э...рудименты?
— Кто знает, Леон Гафизович, кто знает. Но мне все-таки такой прибор необходим.
— Я сразу вам ничего не обещаю. Тут неясно даже, на каком принципе его строить.
