Ну да, ну да. Одно дело красоваться с девицами, как бы случайно показывая кобуру под пиджаком — а это совсем другое. С таким он точно не сталкивался.
На стоянке под шипастой высоткой уже стояла полицейская машина. «Да… Хорошо… Кингстауэр, Ковача шестьдесят пять, всем патрулям… Через три минуты», — трещала изнутри рация. Щекастый сержант бежал к ним через всю стоянку.
— Вызов от службы охраны! — выдохнул он. — Мы были ближе всего. Вам на служебный лифт, он до техэтажа.
Спешить нет смысла, убеждал себя Алеш. Уже нет. Прошло полчаса, если ничего не случилось — то не случится и впредь. И все же он клял на все корки медленный, мягкий ход кабины. Чертовы богатеи!
— Сюда! — рявкнул сопровождавший охранник. Полицейский послушно загремел по железным ступеням, что отделяли техэтаж от крыши.
Рассвет едва коснулся неба на востоке. Верхушки небоскребов здесь, в центре города, посерели в сумерках — но в остальном Даниц еще тонул во мраке. Алеш бросился через площадку крыши, к темной фигуре на фоне розовой полосы.
— Заткнись! — крикнула в пустоту Марта Повиц. А затем обернулась к следователю и сказала: — Я не… могу это сделать. Я просто… думала…
— Ну-ну. Разве вы этого хотите?
Вот дерьмо! Не один, а два силуэта: Марта прижала к себе девочку. Полицейский отчего-то решил, что дочери банкира пять или, может, шесть — как Миру — а ведь она совсем кроха! Даже не сразу заметишь.
А потом они все заговорили разом:
— Мама!
— Марта, что это исправит?
— Я просто… Господи, это же вы. Вы!
Полицейский шагнул чуть ближе. На шипах короны установили прожекторы, по замыслу они, должны были освещать высотку на зависть простым смертным. В их свете Марта казалось похожей на колдунью, средневековую ведьму — на прелестном, безупречно гладком лице ее глаза сияли.
— Я думала, копы шлют мямлей-психологов, — произнесла жена банкира.
— Психолог будет через три минуты.
— Тогда… — она прочистила горло, — тогда у нас еще есть время.
— Конечно. Конечно, есть. Что вы… — Алеш шагнул еще ближе, но Марта крикнула:
— Не подходи! Не смей!
Она прижалась к парапету спиной. Стала взбираться, прижимая одной рукой дочь — пока не уселась сверху. Одно движение — и нырнет вперед спиной, вниз, в мир людей, обманутых, погубленных, погубивших самих себя.
Курлыкали проснувшиеся голуби. На щеке полицейского задергался мускул.
— Это психологу я могла наврать с три короба, — криво усмехнулась Марта. Алеш машинально кивнул, не поняв, с чем соглашается. — Но вы все слышали. Оба. Про девок, про малолеток, про… «жестокое насилие». Матерь божья, да все! Почти все.
