Рот полицейского заполнился горькой слюной. Он что же, выходит, только все испортил? Психологу она бы сдалась? Дерьмо! И он совсем, совсем не знал, что нужно говорить.
— У вас есть дочь.
Встающее солнце подсветило ее растрепанные волосы.
— У вас есть дочь, — передразнила жена банкира. Слова падали, как камни: — Скоро она узнает, кем был отец. — Марта протянула руку, словно для поцелуя, и бросила: — Ну помоги же, что стоишь? Если я уйду, то сделаю все тихо, и так довольно балагана.
Тогда-то все и случилось.
Алеш, затаив дыхание, шагнул — а жена банкира скрючилась, точно от удара в живот. Потом была вспышка, ленивая, медленная, жаркая, как летний полдень, и он невольно прикрыл глаза. Никак не решался отнять руку. Когда ведущая на крышу дверь скрипнула, все уже кончилось.
Кроме ненависти.
Жгучей и оттого нелепой ненависти смертного — к ублюдку, который взялся карать за грехи.
Похоже, Ришо опомнился первым. Метнулся к Бранке, обнял, зашептал бессмыслицу: что все станет хорошо, что плохо просто не может быть, а плакать-то зачем — «Вот я же не плачу, да? А знаешь, как хочется!» — такие славные девочки держатся, и вот сейчас будет тепло, дай-ка ручки…
На крыше вдруг стало очень много людей. Местная охрана, патрульные, чертов психолог в кое-как заправленной рубашке.
— «Убийство», — шепнул Ришо, передав ребенка с рук на руки.
Алеш вздрогнул. Он позволил увести себя, а после парень за локоть завел его в лифт. Полицейский стоял там, на серой площадке — даже когда они уже скользили вниз.
— …может оно и к лучшему, а? Куда девчонке такую мать? Зар-раза! Бог свидетель, баба совсем с ума тронулась!
В замкнутом пространстве голос напарника бубнил над ухом. Алеш давно перестал его слушать. Вскинулся лишь, услышав: «Может, оно так даже… по-доброму, что ли?»
— По-доброму? — он грязно выругался. — Что угодно, но не доброта! Ему плевать, понимаешь?..
— Кому? Ну что теперь?..
— …плевать на последствия. Он… он, бледзь, вершит правосудие! — полицейский разразился новым потоком брани.
Дверцы лифта давно раскрылись, а он даже не сразу заметил. Увезти, увезти Мира — если надо, бросить все, сбежать, что угодно — только бы вывезти его из ада! Повезло Ришо: парню не за кого бояться, кроме как за себя.
Гранитное крыльцо сияло попеременно синим и красным, в цвет полицейских мигалок.
— Господи, ей же едва три года. А Мирке шесть.
Таким тоном говорят о смертельной болезни. Сигарет в бардачке не оказалось, все давно кончились. Впервые в жизни, впервые даже за время проклятия, Алеш подумал, что и сам он, должно быть, тоже…
