Чтение длилось долго... Наконец человек с бумагой сам спрыгнул на землю. Двое солдат снова подняли его в седло. На помосте уже красовался в просторной красной сорочке человек без шеи, с могучими откормленными плечами и дурацким лицом, легко поигрывая блестящей секирой. Всё это было удивительно ярким, как на картинах, привезённых зографом Опанасом из далёкой Италии.
Петрусь сдавил руку брата. Денис, чувствуя дрожь тонких пальцев, шептал:
— Сейчас... Вот гетман... Что-то приказывает...
Денис и сам не мог связать в одно видение на это№ скошенном лугу фигуру несчастного человека в возке с тем гоноровитым генеральным судьёй, которому передавал в Диканьке слова полковника Апостола. Тогда занималось утро, а судья и не раздевался на ночь. В раскрытой браме конюшни виднелись осёдланные кони. Трижды переспросил генеральный судья, куда советует торопиться Апостол.
Петрусь уставился глазами в гетмана, сравнивая его, живого, с оставленною в Чернодубе парсуной и радуясь, что намалёванная гетманская фигура удачно вписана в поверхность доски. Теперь гетман сидел на белом коне, в руке — сияющая булава. Грезетовый белый жупан, красная епанча... Высокая шапка, подбитая мехом, на ней — перья. А за ясновельможным трепещет на лёгком ветру пышное знамя, распускает чёрные космы бунчук. Вокруг — дорогая старшинская одежда. Старшины несколько сотен. Что значат для гетмана, за спиной которого царская сила, двое несчастных? Сейчас прискачет всадник с царскою грамотой...
Люди с нетерпением ждали помилования, хотя преступников поставили уже перед палачом и он одним махом разорвал на обоих жупаны, затем ухватил Кочубея за связанные за спиною руки, привычно бросил беспомощное тело на высокую плаху, издали видную народу, поднял, не торопясь, страшную, сияющую, как Божье знамение, секиру. Палач, однако, смотрел на гетмана и на царских офицеров, тупым взглядом отыскивал среди них полковника Анненкова. Палец скользил по лезвию. Слышалось, как на острой стали скрипит задубелая кожа. Сам палач, пожалуй, не верил, что ему придётся рубить голову генеральному судье.
От гетмана, в несколько прыжков белого коня, приблизился кто-то из старшин. Народ радостно закричал и замахал руками. Народ даже засмеялся из-за того, что с дерева, сомлев от страха и длительного сидения, сорвался мальчишка.
— Воды ему!
И тогда Петрусь бросился вперёд, ощущая в себе какую-то неизвестную доселе силу, которая понесла его, как ветер носит осеннюю былинку.
