Корчмарь приступил поближе, с намерением расспросить, в каком походе добывают такое богатство.
Казак наперёд:
— Когда церковь отстроили?
Корчмарёво лицо прояснилось: здешний казак! Да года два не бывал дома. К руинам рабочие люди приступили позапрошлым летом.
— Ещё там много работы, видите, — живо отозвался корчмарь. — Ещё когда это...
— Кто отстраивает?
Корчмарь даже оглянулся. Он туда стежки не топчет. Но спрашивают...
— Гетманским коштом, видите... Эконом Гузь. На освящение сам гетман приедет. Так управитель Быстрицкий обещал...
Казак не отвечал. Поспешил во двор.
Сквозь узенькое стёклышко, засиженное в прошлые летние дни мухами, корчмарь увидел уже отвязанных коней.
Возле плотины собралось много возов. Скрипит чумацкий обоз, и местные хлопы торопятся в Гадяч на ярмарку. Широкий шлях за рекою пока что пуст. Манит подсохшей землёю. Над высоким берегом поднимается круглое, как мельничное колесо, солнце и слизывает тёплыми лучами с церкви остатки ночного мрака. Видны белые, будто сметана, стены и золотые, сверкающие — глазам больно — тонкие кресты.
Люди возле воды любуются виденным.
Запорожец поит в ручье усталых коней. Ему не по нраву это людское любованье.
— Грех на душе... Потому хлопских денег не жаль!
Какой-то старикашка качает головою в изодранной шапке:
— О! Сечь... Ага... Там язык на припоне не держат... Но бережёного и Бог бережёт... Здесь полно есаулов, есаульцев, есаульчиков...
Тем временем смельчака опознали:
— Марко? Ты? Го-го!
Низенький парубок расставляет красные руки.
— Я, — отвечает Марко спокойно. — А ты — Степан...
Парубок топчется на месте. Его круглое рябое лицо краснеет. Он ожидает смеха, но никто не смеётся. Кто уже готов спуститься на плотину. У кого возы далеко — те с интересом всматриваются в Марка.
— Господи! — машет длинными руками Степан. — А мы с Петрусем...
Проезжие люди расспрашивают, чей это сын наведался домой.
Марко пробивается с конями на плотину, и нет ему супротивного слова. Запорожец.
— Мы с его братом овечек пасли, — разводит руками Степан, не веря, что запорожца не обрадовали добрые слова.
Татарской стрелою взлетел конь на высокий берег. Внизу, возле речки, он развешал на голых деревьях ошмётки чёрной грязи. А наверху, на гладком месте, копыта высекли прозрачную пыль. Там раньше всего прочего просыхает земля. Другой конь, на котором привязаны дорожные саквы, не торопился. Марко ударил его нагайкой — он взвился, как ужаленный оводом, задрожал каждою жилкою, да повод не дал воли. Тогда животное будто застеснялось и уже ни на шаг не отставало от переднего своего товарища.
