Свое первое посещение рейхстага я связывал с непременным желанием как можно ближе увидеть Гитлера.
Гитлер явился на заседание рейхстага с трагической миной на лице. Лицо его было озабоченным. Казалось, что Гитлера кто-то только что обидел и он спешит излить свою горечь и просит поддержки. Он шел семенящим шагом, не сгибая ног, по мягкому ковру. Не обращая ни на кого внимания, устремив свой застывший взгляд вперед, Гитлер то и дело механически выбрасывал правую руку попеременно вправо и влево, приветствуя присутствующих в зале. Над узким лбом его свисал клок редких волос. Позади него старалась не отстать медленно передвигавшая толстые ноги туша Германа Геринга. За Герингом шел мрачный, фигурой и движениями похожий на Гитлера Рудольф Гесс.
Взойдя на сцену, Гитлер приветствовал всех депутатов, пожал руку сидевшим в первом ряду Геббельсу, Риббентропу и еще некоторым министрам, места которых были расположены по соседству с его креслом. Одет был Гитлер в простой солдатский мундир. Он почти не вытаскивал левой руки из-за широкого солдатского пояса. Геринг тем временем тяжело поднялся вверх по ступенькам к председательскому креслу.
Когда стихли в зале крики «Хайль!», Геринг открыл внеочередное заседание германского рейхстага. На трибуну поднялся Гитлер, вызвав тем самым новый взрыв приветствий в зале.
Хотя Гитлер говорил, имея перед собой написанный текст речи, у подножия трибуны расположился целый ряд стенографисток, а рядом с трибуной сидело несколько специальных «референтов», в том числе и начальник германской печати Дитрих, перед которым лежал текст речи Гитлера. В его обязанности входило сличать текст с речью «фюрера». Это было обычным правилом для всех случаев выступления Гитлера в рейхстаге. Иностранные журналисты не скрывали своей улыбки в тот момент, когда Гитлер отвлекался от текста речи и тут же после окончания фразы нагибался к Дитриху и, очевидно, говорил ему о том, чтобы в тексте доклада были сделаны соответствующие коррективы.
Скрипучий, гортанный голос Гитлера производил на меня и, очевидно, на многих других слушателей неприятное впечатление. Но вряд ли можно было отказать Гитлеру в умении использовать трибуну, для того чтобы приковать к себе внимание толпы, разжечь страсти удачно подобранными в «кульминационный момент» речи фразами. В это время он сам становился похожим на одержимого. Гитлер наэлектризовывал зал необычностью своего поведения. Нередко во время своего выступления он, казалось, терял самообладание, утрачивал контроль над жестами и просто буйствовал на трибуне. Возможно, это осталось у него от выступлений в мюнхенских пивнушках перед охмелевшими соратниками, которых можно было привести в себя только дикими окриками. Однако он не терял связь с аудиторией, следил за ее реакцией и, когда считал нужным, переходил с крика даже на шепот.
