На полпути до них донесся смех, и обойдя поворот на площадке они увидели группу людей, стоящих полукругом вокруг человека, рассказывающего какую-то веселую историю.
— И вот представьте себе, Дабл Ви напускает на себя всю это свою суровость и грозным голосом начинает объяснять этому парню все траблы испытательного срока. И ждет, что тот сейчас описается от страха. А тот молча выслушивает, не проронив ни слова, и когда Дабл Ви в конце грозно вопрошает: «Вопросы есть?», вдруг так лениво зевает и спрашивает: «А что такое блэк-джек со шлюхами?»
Грянул новый взрыв хохота.
— Да ладно! — пискнула какая-то девушка, — так не бывает! Скажи, что ты это сейчас сам придумал!
— Да вот же он, — крикнул кто-то.
— Вы стали героем дня, — шепнул Тагор.
Их окружили. Каждый жал руку, называл свое имя, и Корчак с ужасом понял, что не в состоянии всех запомнить.
— Это правда? — спросила девушка, — то, что сейчас Стар рассказал? Вы правда ничуть не боялись?
— Очень боялся! — честно ответил Корчак, — Но я вчера так много и так сильно боялся, что в конце концов я просто устал бояться.
— Человек, уставший бояться, — сказала девушка, это же просто название для книги.
— И я правда не знаю, что такое «Блэк Джек со шлюхами»!
Новый взрыв смеха был ему ответом.
Очереди в столовой не было. Еда была разложена на огромных блюдах в центре зала, и каждый подходил свободно, брал на свою тарелку что хотел и сколько хотел. Корчак понял, что никогда не видел такой еды, изо всего, что тут лежало, ему были знакомы только хлеб и фасоль.
Впрочем, он тут же понял, что общество взяло его под свою опеку. Каждый, кто проходил мимо (а многие проходили, он понял, нарочно) деликатно и ненавязчиво давал совет.
— Это джем, он сладкий, мажте на хлеб.
— Это колбаса, из мяса, попробуйте кусочек.
— Положите себе омлет, делается из взбитых яиц.
— Возьмите совсем по чуть-чуть, но всего, — шепнула давешняя девушка, которую звали, он уже знал это, Шарлотта Бронте.
Он так и поступил. Кофе он нашел сам. Автомат в центре зала напоминал тот, что был в комнате, просто был крупнее.
Вскоре Корчак понял, что пожадничал. Когда он заходил в столовую, он был голоден, страшно голоден, и ему казалось, что он может съесть, все, что тут было разложено на тарелках. Но организм его, видимо, устал от количества новых ярких впечатлений и перестал вообще реагировать на них.
Доедал он с трудом. Он бы даже оставил на тарелке все эти деликатесы, но ему было стыдно. Ему казалось, что все смотрят на него и потешаются над его жадностью.
