— Паша, мне кажется… свойства медальонов не во всем хороши.
— Маша, фокус ведь не в свойствах металлической штуковины. Он в том, как их, эти свойства, применять!
— А что, есть разница? — серьезно спросила Маша. Встретив ее взгляд, Павел расхотел ерничать и виновато задумался. — Паша, сними его! — В Машином взгляде читались решимость и готовность идти до конца.
— З-зачем? Почему же? — еле слышно спросил Павел. — Разве тебе плохо?
— Мне плохо, — тихо ответила ему Маша. — То есть мне хорошо, но я боюсь, что твои чувства ко мне начнут стираться. Ты помнишь бедняжку Евгению? Помнишь, как она разрывалась между Томасом и Пьером? Вспомни свои слова! Ты ведь, признайся, считал ее предательницей!
— А ты ее оправдывала… — уклонился Павел от прямого ответа.
— Да, оправдывала, потому что она не виновата. То есть… — Маша сбилась, но тут же нашла нужную мысль. — Паша, я хочу напомнить тебе, что это ты потомок Эдисона, а не я. Это в тебе течет кровь Евгении! Именно она пала жертвой неукротимого действия медальона. Я хочу тебе сказать, что твой тип чувственности, возможно, на генетическом уровне имеет предрасположенность поддаваться тому, у кого на шее эта штука. Ты меня понимаешь?
— Но ведь сейчас второй медальон у тебя… Значит, я поддаюсь только тебе.
— Все может случиться. Медальон может оказаться на ком-то другом. И все твои чувства ко мне… — Маша не сдержалась и закусила губу.
Павел медленно, словно объятый чем-то густым и липким, потянулся к шнурку на своей шее.
— А если я не сниму? — вдруг спросил он с волнением, остановив движение руки. — Если я не сниму его?
Из Машиных глаз покатились быстрые горячие слезинки. Руки ее потянулись к лицу. Беспомощность и отчаяние добавили ей морщинок вокруг глаз. А ведь за каждой стоят совместно прожитые годы, подумал вдруг Павел. Он знал все эти мелкие и почти незаметные черточки. Любимого человека они делают еще более родным, близким. Морщинки появлялись у них у обоих. От одних и тех же радостей и печалей, одних и тех же бессонных ночей и тревожных дней. Как общие дети — эти паутинчатые отметинки общей судьбы… Не успел Павел додумать эти очистительные мысли, как Маша медленно повернулась и пошла вдоль набережной, неловко переставляя ноги. Плечи ее поникли, голова опустилась.
— Маша! — позвал он.
— Что, Пашенька?
— Я снял его, смотри! Ты видишь? — Его рука рванула шнурок.
Те, кто видел, как любящие возвращаются друг к другу после размолвки, поверят: Маша даже немного подросла, фигурка ее вернула былой стройный и точеный вид. Ноги упруго развернули тело и понесли навстречу любимому, единственному, исключительному. И несмотря на то, что размолвка длилась всего несколько минут, объятия были жаркими, как после долгой разлуки.
