— Ты продула, радость моя. — Павел нежно целует ее руки, пока Маша бессильно откидывается на спинку кресла. Сейчас ей станет холодно, Павел знает это и укрывает Машу оранжевым пледом. Естество его по-прежнему вздыблено и воинственно торчит из разошедшихся пол халата.
— Сейчас я чайку поставлю. Что поделаешь, естественная милость победителя… — Он поставил чайник на плиту и с чувством предвкушения роли хозяина опустился в кресло, ожидая, когда Маша вернется из грез в реальность. Резкие пятна румянца постепенно теряют очертания и разливаются мягкими волнами, затрагивая крылья носа. Машины ресницы вздрагивают, и она открывает глаза.
— Слушаю и повинуюсь, хозяин, — хихикает она как ни в чем не бывало. Глаза ее снова блестят. Павел метнулся в спальню и вынес оттуда приготовленный для Маши подарок. Три эластичные ленточки. Одну Маша надевает по его приказанию на лоб, красиво оттеняя дрожащую челку, другую — на грудь, слегка прикрывая соски, третью — на бедра, подчеркивая аспидным цветом их белизну. Павел снова в нирване острого возбуждения. Маша как бы и не замечает его состояния и начинает заваривать чай. Процедура занимает более получаса. Маша двигается мелкими шажками. Павел позволяет ей накинуть халат, но в пояске напрочь отказывает, грозно сведя брови на переносице. Они сидят в позе лотоса на ковре и мелкими глотками пьют чай из китайских кружечек тонкого полупрозрачного костяного фарфора. В ниспадающих крыльях черного халата Маша напоминает мраморное изваяние, и лишь румянец выдает ее живость и готовность к дальнейшей игре. Спинка ровная, груди торчат вперед — прямо на сидящего перед ней Павла. Маша каким-то образом успела украсить ленту на лбу небольшой бабочкой-стразом.
Наконец чай выпит, и процессия двигается в спальню. Маша следует впереди, старательно исполняя роль тамбур-мажора. Вместо оркестра она насвистывает «Йеллоу сабмарин» и, оттягивая носочки, высоко поднимает коленки. В спальне Павел соколом налетает на аппетитного тамбур-мажора и укладывает его в постель. Маша хохочет и строит глазки. Павел более не может терпеть и соединяется с Машей. Развязка наступает быстро. Слабеющими губами он шепчет:
— Ты свободна, Дульсинея…
Маша щелкает Павла по лбу:
— Вперед, к новым подвигам, мой Дон Кихот.
Однако рыцарь печального образа уже глубоко дышит, плотно смежив веки. Маша пожимает плечами и, вынув из-под подушки томик Эмануэль Арсан, тихонько уходит на кухню… Павел слышит, как Маша шелестит страницами. Слышит он и еще какие-то невнятные шорохи. Совсем нет сил и желания распознавать их. Шорохи сливаются в тихую причудливую мелодию, перед глазами начинает кружиться пестрая карусель образов и неожиданных превращений… Потом к зрительным образам добавились запахи…
