Ночью пятого сентября к тюремной больнице подъехал тяжелый немецкий фургон. Итальянцы, пока еще охранявшие «Сотириа», беспрепятственно дали возможность чернявому немецкому офицеру вывести и погрузить в фургон несколько десятков заключенных. Бумаги немца проверял Умберто. Он же вызвался указать шоферу дорогу в Хайдари — концлагерь близ Афин.
До последней минуты Никос не был уверен в том, что это свои. Заключенные протестовали, немецкий офицер сухо отдавал приказания конвойным — естественно, по-немецки, те расторопно проводили погрузку, а рядом с шофером в просторной кабине сидел врач в белом халате — очень убедительная деталь.
Фургон мчался на предельной скорости, тяжело подпрыгивая на ухабистой дороге, заключенные молчали, прижавшись друг к другу: в тесноте нельзя было даже шевельнуть рукой. Вдруг остановка, громкая перебранка с немецким патрулем. Объезд. Снова остановка — и дверца фургона распахнулась настежь. Кто-то негромко сказал по-гречески:
— Десять человек — выходи!
Никос был в числе первых. Кто-то незнакомый подошел к нему, заглянул в лицо, удовлетворенно хмыкнул. Мотор взревел, и фургон укатил в темноту. Десять заключенных, растерянно озираясь, стояли в узкой темной улице.
— Товарищи, вы на свободе, — быстро проговорил незнакомец. Кто-то ахнул. — Тихо! Быстро разойтись, куда вам укажут. Акронавплиоты среди вас есть?
— Есть, — тихо сказал Никос.
— Да, я знаю тебя, товарищ Белояннис. Еще кто?
Так Никос познакомился со Спиросом Эритриадисом, пирейским учителем, опытным подпольщиком, коммунистом.
Оказалось, что до войны оба они работали бок о бок — даже выступали однажды на одном и том же митинге, но вот встретиться лицом к лицу довелось впервые.
— Ищем акронавплиотов, — сказал Спирос, обняв Никоса. — Собираем своих людей.
— Есть у меня некоторые частные замечания, — с улыбкой сказал Никос. — Лицо у офицера, как бы тебе сказать, не совсем арийское. Сегодня прошло, в другой раз может и не пройти. Земляк мой, что ли?
— Ну да, с Пелопоннеса, — удивленно сказал Эритриадис. — Неужели заметно? Немецкий у него в полном порядке. Одно только, что не блондин.
— Ну, разумеется, я понимаю, — Никос засмеялся, — откуда же на Пелопоннесе возьмешь блондина? Но дело не только в этом. Чуть-чуть пришепетывает твой ариец, вот я и уловил свое, родное: в Патрах все по-немецки так говорят.
Разыскать Умберто, о котором Никос вспомнил час спустя, оказалось непросто: побег был так организован, что даже Эритриадис, отвечавший за первую десятку освобожденных, не мог сказать, куда увезли остальных. И это было понятно: немцы должны были спохватиться, броситься на поиски, а укрыть в одном месте полсотни человек практически невозможно.
