Элли сказала «обреченность». Сказала, конечно, сгоряча. Никос был не из тех, кто пассивно дожидается решения своей участи. И, находясь здесь, в Каллитее, он не просто ждал, когда вынесет свое решение Верховный суд, затем Совет помилования. Своей выдержкой, своим терпением Никос защищал обреченных, для которых решение судьбы Белоянниса было и решением их собственной судьбы. Это была совершенно особая ситуация, когда попытаться бежать значило бы бросить сотни товарищей на произвол судьбы. Вот почему Никос категорически отвергал предложения о побеге, от кого бы они ни исходили. Кроме того, не было никакой гарантии, что подстроенный побег не будет использован властями как повод для его убийства «при попытке к бегству» и как повод для продолжения массовых казней.
В сентябре 1943 года товарищам удалось вырвать его из рук оккупантов. Но тогда побег означал возвращение к борьбе, а не уход от нее…
Нападение фашистской Италии застало Никоса в Акронавплии — огромной тюрьме над городом Навплион, где тогдашний диктатор Метаксас держал в заключении с 1938 года почти всех руководителей и активистов компартии.
«Внимание, внимание! Слушайте все! — взволнованно отстукивали соседи из камеры слева — их окно выходило в сторону города, и новости, которые передавали уличные репродукторы, прежде всего доходили до них. — Сегодня, 28 октября 1940 года, в пять часов тридцать минут утра девятая итальянская армия в составе восьми дивизий, среди которых отборные дивизии «Чентавро», «Сиена», «Джулия», «Парма», «Феррара», перешла греческую границу и вступила…»
Соседи Никоса по камере — Одиссей и хмурый неразговорчивый Илиас Аргириадис — быстро переглянулись.
— Доигрался, подлец, — стиснув зубы, сказал Одиссей и выругался так длинно и замысловато, что Никос с удивлением на него посмотрел — у них не приняты были такие вольности. Ругательство адресовано было генералу Метаксасу — толстенькому пожилому господину с добропорядочной, буржуазной, отнюдь не диктаторской внешностью: Метаксас уверен был сам (и держал всю страну в уверенности), что с «хозяином», то есть с Гитлером, он всегда сумеет договориться.
— Теперь нам всем крышка, — пробормотал Аргириадис. — Придут итальянские фашисты и всех нас за ноги перевешают. Они разбираться не станут, кто прав, кто виноват…
— А то мы будем этого дожидаться! — сказал ему Одиссей. — Посмотрим, как теперь он сумеет удержать нас здесь, за решеткой!
