Графиня проводила Марию в отведенные для нее комнаты.
— Они на западной стороне северного двора, — сказала она. — Считается, что это самая красивая часть здания.
Некоторое время Мария стояла, глядя на холмы.
— Здесь, несомненно, красиво, — произнесла она. — Особенно по сравнению с болотами Татбери. А как приятно избавиться от того ужасного запаха.
Графиня внезапно хихикнула.
— Я уверена, вашему величеству будет удобно в Уингфилде. Позвольте мне проводить вас вверх по этой лестнице. Она ведет в башню, которая входит в число отведенных вам помещений.
Мария поднялась по винтовой лестнице на верхнюю площадку башни, откуда открывался еще более обширный вид на окрестности, чем из окна ее спальни. Она постояла, глядя вдаль. «В один прекрасный день, — подумала она, — мои друзья прискачут сюда, чтобы освободить меня». Она повернулась и улыбнулась графине, сопровождавшей ее на башню.
Да, она могла радоваться, что приехала в Уингфилд.
Даже теперь, когда она оказалась в более благоприятной для здоровья местности, Марии требовалось время, чтобы оправиться от вреда, причиненного ее здоровью во время поездки сквозь метель из Болтона в Татбери и пребывания в сырых апартаментах последнего. Ее мучили приступы болей в суставах, а иногда она не могла подняться с постели без посторонней помощи.
— Ах, Сетон, — часто говорила она, — я оставила свою молодость в Татбери.
Мария провела первые недели в Уингфилде за написанием писем и восстанавливала свое здоровье, обещая самой себе, что, когда наступит весна и можно будет выезжать на охоту в этих прекрасных окрестностях, она вновь почувствует себя молодой.
Казалось, что в Уингфилде графиня смягчилась и прониклась желанием создать комфорт для Марии; она объявила, что берет на себя все заботы по дому и что любое желание Марии будет исполнено, но ей следует обращаться не к графу, а к ней. Мария быстро осознала, что до тех пор, пока она соглашается с главенством графини, Бесс готова быть ее другом. Сетон сказала, что жизнь королевы будет лучше, если графиня станет ее другом, а не врагом, и Мария согласилась с ней.
Приближалась весна, и, хотя ее приход должен был напоминать Марии, что она уже почти год в Англии, он радовал королеву.
Однажды после ужина, как только Мария встала из-за стола, ее начало трясти. Ее женщины, пораженные бледностью королевы, столпились вокруг, и она заявила, что встревожена болезненными ощущениями и тошнотой. Сетон проводила ее в спальню. Мария корчилась от боли, лежа в постели, и в голову Сетон пришла ужасная мысль, что ее госпожу отравили. Она обернулась к Джейн Кеннеди и сказала:
