Пока Чечотка разливал по сто грамм водки, Шимон Педрох, явно в предпасхальном настроении, рассказывал:
— Слыхали, какой на днях случай произошел в городе после проповеди? Один мужик, пьяница горький, послушал, как проповедники рассуждали о грехе пьянства и восхваляли трезвость. А из костела пошел прямиком в корчму и там, само собой, надрался до того, что у него и без очков все в глазах двоилось. По пути домой увидел он распятие при дороге, и с ним что-то сделалось. Совесть заговорила, что не внял советам проповедников. Сдернул он шапку и, чтобы не прогневить распятого, кое-как преклонил колено, поглядел вверх и говорит: «Приветствую вас, господи боже!»
Что и говорить — Шимон своей историей угодил всем, вокруг раздались взрывы громкого смеха, как будто по шоссе прогрохотала телега с камнями.
— Это… кто же спорит, — говорит Мартикан, явно кривя душой, — я не против проповедников, боже упаси… только и…
— …и выпить не прочь, — подхватывает ему в помощь Гущава, хотя в этом нет необходимости: Чечотка подал мужикам стопки, чтобы Мартикан мог действием выразить то, что так трудно передать на словах.
— Ты бы хоть сегодня воздержался от подобных речей, — одернул Шимона Адам Шамай, — ведь завтра страстная пятница, самый строгий пост…
В его серых глазах мерцали искорки затаенного смеха, и он отвернулся, чтобы Шимон не заметил этого. В черном замасленном кожухе, с которым пора было расстаться до следующей зимы, Шамай смахивал на глыбу смолы.
Однако после этих слов Шимону сделалось несколько не по себе. С этой минуты он совсем притих. «И то правда, — подумал он, — не следовало бы вести такие речи. Наверно, жена меня за это не похвалила бы…»
Неловкое молчание прервал скрип дверей.
— Благослови вас бог!..
В корчму вошла Верона Глушкова, почтальонша. Положив на свободный стол свою кожаную сумку, она начала неторопливо и деловито рыться в газетах и письмах.
— Послушайте, Глушкуля, когда же мне из Америки доллары пришлют? — уже в сотый раз пристал к ней Мартикан и услышал привычный ответ:
— У вас их хватало. Незачем было без толку швырять на ветер… Теперь уж, поди, мне пришлют. Как говорится, всем понемножку…
— Гм, швырять на ветер… — ворчит Мартикан. — Да еще «без толку», слыхали ее? Вы думаете, мне их жалко? — уже рассердясь, обращается он к почтальонше. — Как бы не так!
Глушкуля протянула трактирщику «Вестник», а Совьяру «Пролетарий». Постояла у стойки, словно сосредоточиваясь на какой-то мысли, обвела глазами длинный ряд бутылок, но передумала, ничего себе не спросила и, прошаркав старыми крпцами по грязному полу, пошла к выходу.
