А вечером — снова клуб, фуршет, презентация, бенефис, спектакль в народном театре или культурный вечер, или посиделки у подружки. И снова — платьице, туфельки, заевшая «молния», крики, упрёки, шум, суета… Жизнь продолжается!
Но это утром — а сейчас нужно пережить ночь. Я вздыхаю. Булькаю в чайную чашку из припрятанного «мерзавчика» всё, до капли. Маша лихо опрокидывает, закусывает это дело шоколадной конфеткой и засыпает с улыбкой на устах. Много ли ей надо?
Через неделю Маше исполнится семьдесят пять. Юбилейные подарки куплены, зал с караоке в ресторане «Хлеб&соль» заказан. Жизнь продолжается!
Рыбка по имени Ваня
(рассказ из 90-х)
Иван Кузьмич насторожённо относился к больнице. Он до пенсии вообще не знал: где она находится такая, больница. Раньше заводские медосмотры проходили просто, по-свойски: в цеховом красном уголке. В последние годы работяг скопом грузили в автобус и отвозили в ЦРБ.
Доктор каждый раз размашисто писал в его тощенькой карте: «Практически здоров». Дядя Ваня натягивал рубашку и брюки и, сокрушаясь о зряшно проведённом времени, торопился на работу, к станку.
А вот вышел на пенсию — и зашевелились болячки. Говорят же: «Работа для человека — как хомут для лошади. Давит, но и упасть не даёт». Убрали хомут — ну и… зашевелились болячки. Ожили, проснулись. Давить их некому.
Есть такой старый фильм: «Улица полна неожиданностей». Для дяди Вани «полна неожиданностей» оказалась районная поликлиника. Неожиданной в том смысле, что не знаешь, откуда на этот раз ждать от неё коварства и опасности.
Дядя Ваня уходил туда более-менее бодренько, тюкая палочкой — а возвращался разбитый, едва волоча ноги, со скачущим сердцем и давлением. Потом приходил в себя неделю.
* * *
«Регистратура — лицо больницы», — извещала надпись в вестибюле. «Лицо больницы» хмуро встречало страждущих и болящих Великой Китайской стеной. Мощной, в три кирпича, с грубо вырубленными крошечными окошками-бойницами.
Видно было, что к приходу больных здесь подготовились основательно. С пониманием опасности момента: как к нашествию монголо-татарской орды. Или саранчи.
Больные кланялись в три погибели. Просительно и униженно, как собачки, укладывали морды… то есть, подбородки на нечистый подоконник, засовывали в низенькое окошко головы. В такой позиции видно было не саму регистраторшу, а обтянутый белым халатом живот. С животом и разговаривали.
Дополнительно защищаясь от больных, окошки завесили кусками мутной рентгеновской плёнки, раскачивающейся на сквозняке. И то правда: какой заразы со всего города и района, каких микробов, вирусов и прочей бяки на себе больные не натащат, прости Господи.
