«Я начинаю уже надоедать самой себе разговорами, — сказала она, не дожидаясь моего ответа. — Я пошла спать. Попробуем в другой раз, ведь это важно для нашей книги. Продистиллируй, кстати, завтра этот пассаж у Матфея, он мне пригодится».
Перед тем как попрощаться, я хотел слегка приободрить ее, выразить восхищение ее словами и тем, что понял все, о чем шла речь, хотя у нее возникло чувство неудовлетворенности.
«Лотта, — спросил я, стоя в дверях, — может ли ненаписанная книга оставаться всегда одной и той же?»
Не скрою, что я весь переполнился гордостью, когда она обалдев уставилась на меня, затем спрыгнула со стула и обняла.
«Макс, ты гений!» — радостно воскликнула она.
Это случилось перед тем как она закончила последнюю главу «Всецело вашего». Она позвонила мне около полудня и попросила спуститься вниз. В панике она умоляла меня прийти как можно скорее. Нетрудно было заметить, как она перепуганна и растерянна. Она сидела за столом в неестественной, скрюченной позе.
«Похоже, начинается, — нервно улыбаясь, сказала она. — У меня такое чувство, будто ноги хотят от меня отделиться. И я боюсь встать, потому что ни на секунду им не доверяю».
«А ты пробовала?» — спросил я.
«Нет, — ответила она, глядя мне в глаза. — Я боюсь. Как будто они превратились в кашу и не могут больше меня носить».
«Мы должны убедиться, что твое недоверие к ним оправданно», — сказал я как можно более непринужденно. На самом деле меня растрогал ее взгляд, ведь раньше она никогда не проявляла признаков страха. И только сейчас я понял, что она все время скрывала от меня, как боялась того, что ждало ее впереди.
«Ты как маленький верблюжонок», — сказал я, когда она снова стояла на ногах.
«Это было по-настоящему или только в моем воображении?» — спросила она со слезами на глазах и выругалась, сказав, что не желает быть ко всему прочему еще и забытым Богом ипохондриком.
«Возможно, это послероманный синдром, — предположила она. — Мне всегда очень грустно, когда я должна прощаться с книгой».
Из своей комнаты я позвонил ее врачу и рассказал ему о том, что случилось.
«Будет неплохо, если вы с Лоттой зайдете ко мне на недельке, чтобы снять размеры для пары палок», — сказал он типичным для врача невыносимо спокойным тоном, столь знакомым мне с детства тоном отца.
Мысль о том, что на презентации «Всецело вашего» она будет хромать, не давала ей покоя. Ей не хотелось, чтобы болезнь повлияла на прием книги и чтобы критики то и дело говорили о конце творческого пути, сводя интервью к нескончаемому обсуждению — каково же ей теперь, перед лицом смерти.
