Мне бы хотелось подпрыгнуть и улететь туда, прямо в рассвет, не выпуская из рук корзинки, которая наполнилась бы утренним ветерком и несла, несла… Какая-то детская радость переполняла меня. Но к ней примешивалась грусть. Это была грусть, в которой были и радость и любовь. Я понял, отчего она появлялась. Не могу забыть каждый вечер возвращения деда с работы. В шесть часов открывалась калитка, входил дедушка, а за калиткой его уже ждал я. Дед, стараясь не испачкать, целовал меня в голову:
— Це якый парубок объявился в моей хате? Усі целы — здоровы? Ступай, милый, не попачкайся об мене.
А я уже сидел на ступеньке крыльца. Сначала дед проходил весь двор, шаркая ногами и тяжело дышал, (я говорил, что у него были больные ноги и слабое сердце, а участвовал он еще в первой мировой войне, в чине унтер-офицера). И было ему далеко за семьдесят, а может восемьдесят. Такие вопросы в двенадцать не возникают.
К врачам он не ходил никогда. Подобный распорядок был частью его жизни. Сейчас начинался обряд помывки. Первое дело — он снимал с головы помятый, в жирных пятнах, картуз и вешал его на свой гвоздь, прибитый на крылечке. Затем снимал с себя грязную рабочую тужурку и серую выцветшую майку.
Затем подходил к большому допотопному умывальнику, заполненному до краев горячей водой, под которым стояла табуретка с тазом. Долго намыливал крупные, со вздутыми венами, в пятнах мазута, руки большим куском простого мыла, наливал полные ладони воды и обрушивал этот водопад на макушку головы, лицо, шею. При этом издавал звуки набирающего высоту самолета.
Затем тщательно вытирался грубым большим полотенцем. Бабушка подавала ему чистую рубаху, он поднимался на крыльцо, доставал из кармана расчёску и перед маленьким, пожелтевшим от старости, зеркалом долго причесывал оставшиеся седые волосенки. Детская память сохранила все тщательно. Я понял, откуда в то утро прокралась ко мне грусть. Мне было жаль деда, он очень уставал. Но об уходе на пенсию даже слышать не хотел. Он был единственным кормильцем в семье. На тетю Наташу надежды было мало, она больше не работала, чем работала. Говорили — не везет. Сейчас она пела в хоре филармонии. Муж у неё был временный, приходящий, мне жутко не нравился, денег не давал, время от времени появлялся, напивался, ночевал и опять пропадал на месяц. Тетя Наташа ждала очередного ребенка. Вот почему деду нельзя было не работать — он тянул семью. «Видно жизнь еще не все соки выпила из него» — так говорила бабушка, и я думал над ее словами. Все эти грустные мысли как появились, так и исчезли.
