— Ты прав, человечек.
— Паигяй со мной!
— Конечно, давай играть! — Раскинув руки, Хорри ложится на спину на воде.
Что Венди стирает со щек, сказать трудно — может, это слезы, а может, вода. Она же все-таки в бассейн упала…
20:45
Представление продолжается. Мы все на своем посту, на стульчиках, сидим шиву. Все, кроме Пола, который вымолил себе амнистию под предлогом каких-то крупных неотложных продаж в магазине. Элис после утренней сцены исчезла с концами, а вот Трейси появилась: сидит чуть в сторонке и улыбается — любезно и величественно. Мы же — точно рок-группа, кочующая из города в город: антураж и программа прежние, только публика каждый день меняется. Сначала нам положено печально скривить губы, а потом каждый затягивает свою песню. «Он отошел в мир иной тихо-тихо», — повторяет мать. «Сейчас деток уже трое», — говорит Венди. «Я — фотожурналист. Только что вернулся из Ирака, год там провел. Был прикомандирован к части военно-морских сил», — заученно твердит Филипп. «Мы разошлись», — говорю я.
Это потому, что каждые полчаса кто-нибудь непременно спрашивает, где Джен. Приходится отвечать, что мы разошлись. Новость тихо расползается по комнате, и в ближайшие полчаса бестактных вопросов мне больше не задают. Но потом прибывает следующая порция гостей, и цикл повторяется сызнова. Мне каждый раз жалко того, кто прокалывается: ему или ей, бедной, так неловко, лебезит передо мной, отдувается за всю компанию.
Разумеется, мамины ближайшие подруги полностью в курсе, с самого начала. Милли Розен приходит с дочкой Рошель, двадцатисемилетней незамужней девицей. Рошель красива, но красота у нее какая-то незапоминающаяся. Мамашка усаживает ее прямо передо мной и всячески пытается сделать так, чтобы у нас завязался разговор. Забавно, что эта мамашка — единственный человек в городе, который не знает, что я для ее дочери никакого интереса не представляю, поскольку у меня нет ни влагалища, ни титек.
Мамин старший брат, дядя Стэн, прибыл с очередной спутницей, престарелой проституткой Триш. Дама похожа на трансвестита и красится соответственно: увеличивает помадой губы и карандашом глаза. Стэн всю жизнь прослужил в апелляционном суде и был сорок лет женат на тете Эстер (спорим, у всех всегда есть тетя Эстер?) — женщине крупной и плоской как доска. Когда Эстер умерла от эмфиземы легких, Стэн выждал недели две или сколько он там счел подобающим и начал без зазрения совести спать со всеми желающими вдовами в своем пенсионерском поселке на Майами-Бич. Сейчас ему под восемьдесят, но и в этом возрасте земные радости ему не чужды: он по-прежнему водит машину и регулярно трахается. Я в этом уверен, потому что в любом разговоре он виртуозно выруливает на тему секса.
