Да-да, так она и сказала. И в этом вся моя мать — автор бестселлера о воспитании детей, шестидесяти трех лет от роду, с грудью как у Памелы Андерсон, с ученой степенью доктора психологии. Она рассказывает о сексе со своим слегка покойным мужем, как будто обсуждает последние известия.
— Ладно, мам, если хочешь, притворимся, что говорить такие вещи своему сыну — самое обычное дело. Но это все равно не значит, что я хочу знать интимные подробности твоей сексуальной жизни.
— Джад, я твоя мать, и я тебя люблю.
Она это всегда говорит. И миллионам других матерей, своих читательниц, советует это говорить — особенно если им предстоит подвергнуть ребенка какому-то воспитательному насилию или попросту вынуть из него душу. Потому что после «я тебя люблю» всегда следует «но». Согласно доктору Хиллари Фоксман, святой защитнице всех измученных матерей, вся эта словесная церемония призвана расслабить ребенка, сделать его более податливым к любым воспитательным воздействиям. Кстати, мой личный девятилетний опыт супружеских перебранок гласит: все, что предшествует слову «но», — полная ерунда, можно даже не вслушиваться.
— Но, — продолжает мать, — твои беды превратили тебя в мизантропа.
Я медленно киваю, словно размышляю над ее словами.
— Спасибо, мама. Помощи от тебя ноль.
Пожав плечами, она поднимается с дивана, проходит пару шагов и, остановившись у лестницы, пристально на меня смотрит. Сквозь открытую наверху дверь льется солнечный свет, в этом потоке пляшут пылинки, а я вижу мешки у матери под глазами, седину у корней волос и искреннюю печаль в глазах. Где-то под всей этой психоаналитической мишурой, под этими нелепыми искусственными сиськами скрывается моя мама, настоящая мама, чье сердце обливается кровью от боли за собственного сына. И по причинам, которые я не возьмусь объяснить, поскольку к психоаналитикам не ходок, мамина боль приводит меня в тихую, но неистовую ярость.
— Мне так не хватает твоего отца, — говорит она.
— Мне тоже.
— Честно?
— Когда он был жив, мне его тоже не хватало.
Она кивает.
— Он не очень умел выражать чувства. Но он вас всех очень любил.
— Не так, как тебя.
Она улыбается, поглаживая шею сзади массирующими движениями. Наверху Филипп с Трейси наконец достигли благословенной точки, и в подвале воцаряется тишина.
— Прости, что лишили тебя комнаты, — произносит мать. — Но я подумала, что Полу с Элис надо отвести местечко поуютнее. Они ведь пытаются зачать.
— Да, Венди что-то говорила…
