Но как не так — уснуть мне не дают. Едва ступаю на границу владений матушки, как доносится голос — низкий, шелестящий, будто опавшая листва танцует в объятиях ветра:
— Приди ко мне.
Пытаюсь отгородиться, отрешиться, игнорировать, но голос упорствует:
— У меня есть то, что тебе нужно, о, легкокрылое создание.
Кажется, я знаю, кто склонен к таким пафосным и витиеватым речам. Книга-Всех-Историй зовёт меня. А её — стоит послушать. Вон и госпожа Тортон говорила, что только КВИ может подсказать мне, как помочь моему кудеснику. А тут Книга сама меня манит — глупо отказываться от такого шанса.
Выглядываю в коридор, оглядываюсь — вроде бы чисто и пусто. И, попросив волшебные силы уберечь меня от встречи с Хмурусом, мчусь в библиотеку.
Я благодарна госпоже библиотекарю, что она, будто почуяв моё внезапное возращение, оставила дверь приоткрытой.
Проскальзываю внутрь и замираю.
Книги летают, болтают, шуршат страницами, хвастаясь нарядными иллюстрациями. У них тут вовсю кипит жизнь.
Только четырёхглазая Книга-Всех-Историй дремлет в косой полосе лунного света, пробивающегося через окошко сверху.
Подхожу к ней, вежливо кланяюсь, как учила Злобинда.
— Уважаемая Книга-Всех-Историй вы снизошли до того, чтобы позвать сюда меня, простую фею.
Вычурные слова вязнут в зубах, но один из четырёх глаз всё-таки приоткрывается и в упор уставляется на меня.
Я немного нервничаю, что наш разговор пойдёт в присутствии других… книг — не знала, что они настолько живые.
— Не волнуйся, легкокрылая, присядь вон там, поговорим.
И я понимаю, что книга говорит о тех креслах, где мы сидела с Злобиндой. Сажусь и снова будто отгораживаюсь от целого мира незримым куполом, здесь только я и она.
— Очень важно спасти кудесника, фея, — начинает КВИ. — Сказочная страна гибнет. Чёрная Злоба набирается сил для нового, теперь уже сокрушительного удара, и без Хранящего вам не выдюжить.
Я и сама знаю.
Мне без него и так не выжить.
— На что ты готова ради кудесника?
На этот раз книга смотрит на меня всеми четырьмя. И если у человека глаза — зеркало души. То книга? Что отражают её глаза? Глубину текста? Мудрость веков? В любом случае они затягивают, как смерчи, в бездну смыслов, до самого дна историй. Чтобы оттуда, изнутри увидеть всё полотно происходящего.
И я тоже вижу — радугу, изгибающуюся ярким мостиком между реальностью и вымыслом, между страхом неизведанного и узнаванием вечного. И нет ничего прекрасней той радуги.
— Так на что? — шелестит книга.
