— Вовсе нет, — мотает головой доктор, — скорее — радикально разбудить. Поднять, как поднимают голема, куклу. Я же говорю, наш пациент скорее мёртв — у него нет души. Но ректор, видимо, принял во внимание ваши страдания и решил подарить вам… вот такое…
— А моим мнением, кончено, не поинтересовался… — ворчу в пространство.
— Он просто хотел как лучше, мадемуазель…
…А получилось как всегда, хочется съехидничать мне, но побеждает любопытство, просто распирающее меня, — очень хочется обсудить эффект радужной слезы. Что-то подсказывает, что доктор не будет смеяться над моим источником информации.
Уж не знаю, каким образом призрачный медик проникает в мои мысли, замечаю только, как его тонкие губы расходятся в понимающей улыбке.
— А вот это могло бы сработать и вернуть душу из плена тьмы.
— Значит, вы не считаете советы Книги-Всех-Историй глупыми?
— Отнюдь, они очень даже полезны.
— Жаль, что не получится осуществить — мне нельзя в Злобнолес. Пропитаюсь тьмой, кудесник сам же меня и убьёт.
— Зато мне в Злобнолес можно… — раздаётся сзади.
Голос узнаю безошибочно и оборачиваюсь к улыбающейся, немного усталой Злобинде…
Хочется закричать, запрыгать на месте, как делают девчонки при встрече с подругами, а потом кинуться на шею. Но удаётся сдержать порыв — не время и не место. Сейчас хватит и простого объятия с доброй улыбкой.
Я очень соскучилась и рада её видеть.
Доктор-приведение испаряется, вежливо раскланявшись и пробормотав, что негоже мешать дамам общаться.
Усаживаю Злобинду в кресло, боюсь выпустить её руку. Кажется, отпущу, и она растворится в воздухе, как наш призрачный доктор.
— Ты рано. У вас же медовый месяц?
— Какой там медовый месяц, — фыркает Злобинда, — когда сказочный остров, где ты только собрался подставить бока солнышку, исчезает, будто головка сыра под нашествием крыс…
— Всё так плохо?
— Всё куда хуже, — говорит она и кивает на кудесника: — Поэтому его нужно как можно быстрее поднимать.
— Так идём же в лес. К дубу.
Поднимаюсь, тяну её за руку. Но забываю, что это Злобинда. Она сначала всё разложит по полочкам, взвесит все «за» и «против», а лишь потом будет действовать.
— Что именно ты хотела делать в Злобнолесу? — спрашивает она, высвобождая ладонь и склоняя голову набок.
Я максимально подробно пересказываю ей своё видение, останавливаюсь на призыве радуги и слезе дуба.
Злобинда барабанит по спинке кресла наманикюренным ногтем, иногда понимающе угукает или трёт подбородок. Когда я заканчиваю свою историю, то она, после недолгого молчания, интересуется:
