И мои глаза действительно распахиваются.
Там, в Злобнолесу, призывая радугу, я возгордилась. Поверила в своё могущество. А злодейке лишь того и надо. Тёмные чувства — трещины на душе. А она просачивается в любую щёлочку. Только любовь и самопожертвование страшны для неё.
Кудесник отрывается от меня и улыбается грустно.
— Вот, теперь ты знаешь, почему тогда я кинулся на тебя… Но — это не оправдывает того, что я сломал твои крылья.
Опускаю голову ему на грудь, бормочу:
— Не важно, представители многих рас обходятся без крыльев. И я научусь.
Он бережно прячет меня в кольцо рук.
— Ты фея. Потерять крылья для тебя — потерять свою суть.
— У меня есть ещё волшебная палочка, — заверяю, — значит, не всё так плохо.
Кудесник печально хмыкает:
— Палочку я ведь тоже сломал.
— У меня была запасная. На всякий случай.
Он тихо смеётся, гладит меня по волосам.
Мы усаживаемся на поваленное бурей дерево. Правда, перед тем, как предложить мне туда присесть, кудесник застилает дерево мягким мхом. Я склоняю голову на плечо любимому, переплетаю наши пальцы и говорю-говорю. Мне надо высказать всё, чтобы заглушить боль, которая разъедает моё сердце, и забрать ту, волнами исходящую от кудесника.
Рассказываю ему о белочке, тролле и их странной любви.
О светлячках, которые отдали за меня жизнь.
О поэте, который сочинил оду про нашу битву с Чёрной Злобой, следы вещников и рыжеволосую Лидию.
О принцах и королях, которые должны поднять свои войска на битву.
Повествую эмоционально, вдохновлено, кудесник слушает внимательно, гладит мою ладонь большим пальцем своей, иногда наклоняется и целует в макушку. И в такие моменты мне кажется, что не было ни сломанных крыльев, ни того его страшного взгляда, что он всегда-всегда был таким — заботливым, чутким, нежным.
— Ты — умница. Такую работу провела. Мне без тебя никогда бы не справиться. Я прикован к лесу, как цепной пёс.
Слегка похлопываю его по руке и говорю:
— Есть дело, в котором мне тоже без тебя не обойтись.
Он настораживается и напрягается. Спина становится неестественно прямой. Отвечает мне твёрдо, сжав руку чуть сильнее, чем обычно:
— Я сделаю для тебя всё, что угодно. Чего пожелаешь, моя фея?
Трусь щекой об его грубую, пахнущую лесной свежестью, одежду и говорю, не глядя в глаза:
— Верни мне крылья.
Он вздрагивает, будто ударили, и замирает. Потом грустно, будто задыхаясь, шепчет:
— Разве я могу?
— Только ты и можешь, — отзываюсь, высвобождая руки и обнимая за шею. — Разве ты не знаешь, что любовь делает крылатыми даже людей. Я люблю тебя. А ты?
